Кейт Мортон - Когда рассеется туман

— Как твоя рука? — спросила Ханна, хватаясь для равновесия за мое плечо и ступая в юбку.

Я наклонила голову, надеясь, что Эммелин не очень больно и она не вспомнит о моей роли в той истории. Но если младшая сестра и узнала меня, виду она не показала. Лишь пожала плечами, равнодушно потерла запястье и сообщила:

— Почти не болит. Я не снимаю повязку просто так, для интереса.

Ханна повернулась к стене, и я стянула с нее сорочку, чтобы тут же заменить ее тесным корсажем дорожного костюма.

— А ты знаешь, что у тебя останется шрам? — поддразнила она.

— Знаю, — ответила Эммелин, усаживаясь на край кровати. — Сперва я расстроилась, но Робби сказал — это будет боевая рана. Мой отличительный знак.

— Правда? — с ехидством откликнулась Ханна.

— Он говорит, у всех стоящих людей есть что-нибудь такое.

Я затянула корсаж и продела в петлю первую пуговицу.

— Робби сегодня едет с нами кататься, — сказала Эммелин, барабаня ногами по кровати. — Он спросил Дэвида, не покажем ли мы ему озеро.

— Уверена, вы прекрасно проведете время.

— А ты что, не едешь? Сегодня первый погожий день за всю неделю. Сама же повторяла, что надоело дома сидеть.

— Я передумала, — рассеянно ответила старшая сестра.

Эммелин подумала и кивнула:

— Значит, Дэвид прав.

Я почувствовала, как напряглась Ханна.

— Ты о чем?

— Он сказал Робби, что ты ужасно упрямая и если уж вбила себе в голову не встречаться с ним, то так и просидишь взаперти всю зиму.

Ханна сжала губы и некоторое время подбирала подходящие слова.

— Что ж… Можешь передать Дэвиду, что он неправ. Я вовсе не бегаю от Робби. Я просто занята. Серьезными делами. О которых никто из вас и знать не знает.

— Ага. Сидишь в детской и страдаешь над шкатулкой.

— Ах ты, маленькая шпионка! — возмутилась Ханна. — Неужели я не имею права побыть одна? — Она фыркнула. — Тем более что ты ничего не поняла. Я не страдала над шкатулкой. Ее там больше нет.

— Как это?

— Я ее спрятала.

— Где?

— Узнаешь, когда будем играть в следующий раз.

— Но мы же, наверное, не будем играть всю зиму. Нельзя ведь рассказать Робби про Игру.

— Значит, будущей зимой. Не бойся, не соскучишься. Вы с Дэвидом очень заняты с тех пор, как тут появился Роберт Хантер.

— За что ты его так не любишь? — поинтересовалась Эммелин.

Наступила странная тишина, невнятная пауза. Я вдруг почувствовала себя на виду: услышала, как дышу, как бьется мое сердце.

— Не знаю! — вырвалось вдруг у Ханны. — Но с тех пор, как он приехал, все изменилось. Все уплывает прямо из рук. Исчезает, прежде чем я успеваю сообразить, что это такое. — Она вытянула руку, чтобы я застегнула рукав. — Вот за что ты его любишь?

Эммелин пожала плечами.

— Он веселый и умный. Его любит Дэвид. А еще он спас мне жизнь.

— Ну, это, положим, преувеличение, — фыркнула Ханна. Я застегнула последнюю пуговицу. — Он просто оторвал кусок платья и обмотал его вокруг твоей руки. — Она повернулась к Эммелин.

Эммелин прижала руку ко рту и вытаращила глаза. И расхохоталась.

— Что с тобой? — удивилась Ханна. — Ты чего смеешься? — Она наклонилась, чтобы заглянуть в зеркало, и нахмурилась.

— Ты похожа на того мальчишку из деревни! Помнишь, в одежде, из которой он давно вырос?

— Нехорошо смеяться над бедняками, Эмми, — сказала Ханна, но и сама не смогла удержаться от смеха. Она поводила плечами взад-вперед, изучая свое отражение в зеркале. — Да и неправда. Бедный мальчик выглядел гораздо лучше меня. — Она повернулась, чтобы взглянуть на себя сбоку. — Похоже, с прошлой зимы я выросла.

— Везет тебе, — протянула Эммелин, разглядывая, как костюм Ханны натягивается на груди. — Выросла…

— Нет, в этом, конечно, идти нельзя, — заключила Ханна.

— Если бы папа интересовался нами так же, как своей фабрикой, он бы понял, что нам иногда требуется новая одежда.

— Он старается, как может.

— Представляю, что было бы, если б он еще и не старался! Если мы не подсуетимся, на первый выезд в свет отправимся в матросских платьях.

— Да хоть бы и так — мне все равно, — пожала плечами Ханна. — Глупая, старомодная затея — эти балы. — Она продолжала изучать затянутое в костюм отражение. — Однако теперь, думаю, действительно стоит написать Па, что нам нужны новые платья.

— И не детские, как сейчас, — заявила Эммелин. — А настоящие. Как у Фэнни.

— Ну, мне сегодня все равно придется надевать, что есть. Это не пойдет. — Ханна поглядела на меня. — Интересно, что скажет Нэнси, когда увидит, что ее распоряжение не выполнено?

— Да уж не обрадуется, мисс, — расстегивая костюм, рискнула улыбнуться я в ответ.

Эммелин подняла глаза и удивленно заморгала.

— А кто это?

— Это Грейс, — ответила Ханна. — Забыла? Прошлым летом она спасла нас от мисс Принс.

— А Нэнси болеет?

— Нет, мисс. Она работает на станции, в деревне. Это все из-за войны.

Ханна вскинула брови.

— Не завидую я рассеянным пассажирам, которые перепутают свои места.

— Я тоже, мисс.

— Грейс будет одевать нас, пока Нэнси на станции, — объяснила Ханна Эммелин. — Правда, здорово иметь в горничных ровесницу?

Я сделала реверанс и вышла. Сердце пело, в нем зародилось смутное желание, чтобы война никогда не кончалась.

Морозным мартовским утром мы проводили Альфреда на войну. Небо сияло голубизной, воздух кружил голову обещанием чего-то необыкновенного. По дороге из Ривертона на станцию я казалась себе страшно важной. Пока мистер Гамильтон и миссис Таунсенд приглядывали за домом, мне, Нэнси и Кэти позволили проводить Альфреда, при условии, конечно, что вся работа будет сделана в срок. Это наш священный долг, сказал мистер Гамильтон, — поднимать боевой дух молодых британцев, уходящих защищать свою страну.

Поднимать его, разумеется, нужно было в рамках приличия: нам строго-настрого наказали ни при каких обстоятельствах не вступать в беседы с другими солдатами, для которых столь невинные девушки, как мы, могли представлять легкую добычу.

Итак, я чувствовала себя страшно важной, шагая по Хай-стрит в своем лучшем платье, в сопровождении солдата королевских войск. И не только я. Я заметила, что Нэнси причесалась сегодня по-особому: ее обычный хвостик сменился модным узлом черных волос — почти как у ее светлости. Даже Кэти постаралась усмирить свои кудряшки.

А на станции было полным-полно солдат и провожающих. Влюбленные обнимались, матери одергивали на сыновьях новехонькую форму, а раздутые от гордости отцы любовались своими отпрысками. Центр приема новобранцев Саффрон-Грин в прошлом месяце завербовал невероятное количество народу, плакаты с указующим пальцем лорда Китченера все еще висели на каждом фонарном столбе. Из наших новобранцев, рассказывал Альфред, сформируют новый батальон: «Бойцы Саффрона», и они пойдут на фронт все вместе. Здорово, говорил он, жить и воевать рядом с ребятами, которых уже давно знаешь.