Кейт Мортон - Когда рассеется туман

Он понизил голос и продолжил дрожащим шепотом:

— И это после того, что пришлось пережить семье в последние дни. — Мистер Гамильтон покачал головой и поправил очки. — Видеть тебя не хочу. Ступай к раковине и… — Он повернулся к миссис Таунсенд в поисках помощи.

Миссис Таунсенд подняла от стола распухшее лицо и проговорила между всхлипами:

— И вымой все кастрюли и сковородки. Даже старые, те, что отложены для починки.

Мы замолчали, а Кэти поплелась к раковине. Глупая Кэти с разговорами о смерти. Альфред сумеет себя защитить. Он все время повторял это в письмах, наказывая мне не слишком-то привыкать к его обязанностям, потому что совсем скоро он вернется и снова примется за них. Просил «придержать ему место». Хотя теперь непонятно, что вообще станется со всеми нашими местами…

— Мистер Гамильтон, — осторожно позвала я. — Мне бы не хотелось проявлять неуважение, но очень интересно знать, что теперь будет с нами? Кто станет хозяином Ривертона вместо лорда Эшбери?

— Мистер Фредерик, кто же еще! — ответила Нэнси. — У хозяина ведь не осталось других сыновей.

— Нет, — возразила миссис Таунсенд, поглядывая на мистера Гамильтона. — Владельцем Ривертона станет сын майора. Тот, что родится. Он — наследник титула.

— Все зависит от того… — мрачно начал мистер Гамильтон.

— От чего? — поторопила его Нэнси. Мистер Гамильтон оглядел нас всех.

— От того, кто родится у Джемаймы — сын или дочь.

Миссис Таунсенд снова ударилась в слезы.

— Бедная-бедная! Мужа потеряла, да еще перед самыми родами! Как же это все несправедливо!

— Сейчас по всей Англии то же самое творится, — покачала головой Нэнси.

— Вовсе не то же самое, — не согласилась миссис Таунсенд. — Когда такое случается с близкими, это вовсе не то же самое.

Зазвенел один из трех звонков около лестницы, миссис Таунсенд подскочила, прижав руку к могучей груди.

— О Господи!

— Парадный вход. — Мистер Гамильтон встал и аккуратно задвинул стул под столешницу. — Это наверняка лорд Гиффорд. Пришел зачитать завещание. — Он сунул руки в карманы, одернул куртку и посмотрел на меня поверх очков: — Будь готова подавать чай, Грейс, леди Эшбери позвонит с минуты на минуту. А когда освободишься, возьми графин лимонада и отнеси в сад — мисс Ханне и мисс Эммелин.

Он исчез на лестнице. Миссис Таунсенд похлопала ладонью по левой стороне груди.

— Нервы не те стали, — пожаловалась она.

— А тут еще эта ужасная жара, — поддержала Нэнси и быстро поглядела на часы. — Смотрите-ка, сейчас всего-навсего половина одиннадцатого. Леди Вайолет будет перекусывать не раньше, чем через два часа. Почему бы вам не отдохнуть? Грейс прекрасно справится с чаем.

Я кивнула, довольная тем, что хоть что-нибудь отвлечет меня от мрачных мыслей. О горе, постигшем наш дом. О войне. Об Альфреде.

Миссис Таунсенд переводила глаза с Нэнси на меня и обратно.

А Нэнси мягко, но настойчиво убеждала ее:

— Ступайте, ступайте, миссис Таунсенд. Вот увидите — после отдыха вам станет гораздо лучше. А я присмотрю, чтобы все было в порядке, пока не уйду на станцию.

Зазвенел другой звонок — из гостиной, миссис Таунсенд снова подскочила. И с видимым облегчением сдалась:

— Ладно, уговорили. — Она поглядела на меня: — Но если тебе хоть что-нибудь понадобится, буди меня немедля, слышишь?

Я взяла поднос и по полутемной лестнице поднялась в главный вестибюль. И тут же попала в море жары и света. По распоряжению леди Эшбери все шторы в доме были задернуты — траур. Однако верхнее стекло в парадной двери загородить было невозможно, и солнце свободно проникало в дом. Совсем как фотоаппарат: вестибюль — капля жизни и света в середине глухой черной коробки.

Я отворила дверь гостиной. Воздух в комнате был густой, застоявшийся, напоенный летней жарой и семейным горем. Стеклянные двери заперли, занавески — и плотные парчовые, и тонкие тюлевые — задернули, и они свисали тяжело и недвижно, будто в летаргическом сне. Я затопталась у двери. Что-то не пускало меня, что-то непонятное, не связанное с темнотой и жарой.

Когда глаза привыкли к полутьме, я начала различать, что творится в комнате. Лорд Гиффорд, пожилой и грузный, сидел в кресле покойного лорда Эшбери, разложив на могучих коленях кожаную папку, и читал вслух, явно наслаждаясь звучанием собственного голоса. Около него на столе горела элегантная медная лампа с цветочным рисунком, бросая вокруг себя четкий круг мягкого света.

Напротив, на кожаном диванчике, сидели леди Вайолет и Джемайма. Две вдовы. Леди Вайолет, и без того сдавшая в последнее время, с утра будто усохла: крохотная фигурка в черном креповом платье, лицо полускрыто темной кружевной накидкой. Джемайма тоже в черном, с бледным, пепельным лицом. Ее обыкновенно пухлые руки сейчас казались маленькими и хрупкими на непомерно раздутом животе. Леди Клементина удалилась в свою комнату, за нее осталась Фэнни, все еще лелеющая надежду выйти за мистера Фредерика. Она сидела с другой стороны от леди Вайолет с выражением приличествующей случаю скорби на лице.

Цветы, которые я срезала в саду только сегодня утром — розовые рододендроны, кремовые клематисы и ветка жасмина — теперь беспомощно свисали из вазы. Жасмин наполнял и без того спертый воздух удушающим ароматом.

Мистер Фредерик в наглухо застегнутом сюртуке стоял у стола, положив руки на каминную полку. В полумраке его лицо с застывшими немигающими глазами казалось восковой маской. Лампа светила неярко, и один глаз оставался в тени. Второй — темный, неподвижный, уставился четко в цель. На меня.

Мистер Фредерик шевельнул пальцами — еле заметный жест, на который я едва бы обратила внимание, не стой он так неподвижно. Хочет, чтобы я поставила поднос около него. Я взглянула на леди Вайолет, сбитая с толку как нарушением традиций, так и странным вниманием хозяина. Она не заметила меня, и я повиновалась мистеру Фредерику, стараясь не встречаться с ним глазами. Он кивнул мне на чайник, веля разливать, и перевел взгляд на лорда Гиффорда.

Я никогда еще не разливала чай в гостиной — для хозяев! Хорошо хоть, в комнате полумрак. Поколебавшись немного, я взяла молочник, слушая, как лорд Гиффорд продолжает читать:

— «…Кроме уже упомянутых исключений, имение лорда Эшбери вместе с титулом переходит к его старшему сыну и наследнику, майору Джонатану Хартфорду».

Он сделал паузу. Джемайма всхлипнула — сдавленно и жалко.

У мистера Фредерика что-то екнуло в горле. Волнуется, решила я и украдкой поглядела на него, пока налила молоко в последнюю чашку. Он вздернул подбородок, пытаясь взять себя в руки. Глубоко и размеренно задышал. Побарабанил пальцами по каминной полке и сказал: