Кейт Мортон - Когда рассеется туман

Мама отставила чашку и медленно покачала головой — жест, подчеркнувший ее длинную, тонкую шею.

— Это я уже слышала. Только не знала, верить или нет. У нас в деревне любят посплетничать.

Я кивнула.

— Так отчего же умер лорд Эшбери?

— Мистер Гамильтон говорит, что это был удар. Да и жара виновата.

Мама размеренно кивала, втянув щеки.

— А что говорит миссис Таунсенд?

— Что это ни то, ни другое. Говорит, что он просто-напросто умер от горя. — Я невольно понизила голос, подражая благоговейному тону кухарки. — Что смерть майора разбила сердце его светлости. Пуля, попавшая в грудь сына, унесла с собой все мечты и надежды его отца.

Мама невесело улыбнулась, продолжая медленно покачивать головой и не отводя глаз от морского пейзажа на стене.

— Бедный, бедный Фредерик, — пробормотала она.

Я страшно удивилась и поначалу решила даже, что не расслышала. Или мама ошиблась, назвав не то имя, потому что фраза ее не имела смысла. Бедный лорд Эшбери. Бедная леди Вайолет. И Джемайма бедная. Но Фредерик?

— За него не волнуйся, — сказала я. — Он может унаследовать дом.

— Не в деньгах счастье, моя девочка.

Я терпеть не могла, когда мама начинала говорить о счастье. Поговорка в ее устах приобретала какой-то издевательский оттенок. Кто угодно мог давать такие советы, только не мама, с ее тоскливыми глазами и пустым домом. Мне будто делали замечание за проступок, «которого я не совершала.

— Ты это лучше Фэнни скажи, — грубовато посоветовала я.

Мама нахмурилась, и я вспомнила, что это имя ей незнакомо.

— А! Я и забыла, что ты ее не знаешь! — почему-то обрадованно сказала я. — Это воспитанница леди Клементины. Она рвется замуж за мистера Фредерика.

Мама недоверчиво поглядела на меня:

— Замуж? За Фредерика?

— Фэнни уже который год его обхаживает, — кивнула я.

— Выходит, он ей предложения не делал?

— Нет. Но это лишь вопрос времени.

— Кто тебе сказал? Миссис Таунсенд?

— Нет, — покачала я головой. — Нэнси.

Мама заметно расслабилась и даже смогла улыбнуться.

— Сама не знает, что она говорит, твоя Нэнси. Фредерик никогда не женится. После смерти Пенелопы…

— Нэнси всегда все знает.

Мама скрестила руки на груди.

— А сейчас ошибается.

Ее уверенность раззадорила меня — будто я не в курсе, что происходит в Ривертоне!

— А миссис Таунсенд с ней согласна, — заспорила я. — Говорит, что леди Вайолет одобряет этот союз, и хотя на вид мистер Фредерик не очень-то слушает мать, на деле он никогда не мог пойти против нее.

— Да, — согласилась мама, улыбка ее увяла. — Да, не мог. — Она отвернулась и засмотрелась в открытое окно. На каменную стену соседнего дома. — Хотя мне всегда казалось, что он не женится вновь.

Теперь голос ее звучал неуверенно, и мне стало стыдно за свое желание поставить ее на место. Маме, наверное, нравилась эта Пенелопа, мать Ханны и Эммелин. Точно, нравилась. Иначе чем объяснить ее упрямое желание, чтобы мистер Фредерик никогда не женился вновь? И уныние, когда я попыталась доказать, что свадьба неизбежна. Я накрыла ее руки своими.

— Ты права, мама. Может, я и зря болтаю, пока еще толком ничего не известно.

Мама не ответила. Я прижалась к ней.

— Тем более, что мистера Фредерика никак не обвинить в нежных чувствах к Фэнни. Он даже на свой кнут смотрит с большим удовольствием.

Я пыталась подлизаться к маме и обрадовалась, когда она повернулась и посмотрела на меня. И удивилась: в лучах полуденного солнца мамины щеки порозовели, глаза позеленели, и она стала почти хорошенькой. Я никогда раньше так о ней не думала. Аккуратная, да, подтянутая, но хорошенькая?

Я вспомнила слова Ханны, ее рассказ о фотографии и еще больше захотела увидеть снимок своими глазами. Понять, какой была та мама — симпатичная, добрая девочка — которую так тепло описывала Ханна и с такой любовью вспоминала миссис Таунсенд.

— Фредерик всегда любил ездить верхом, — сказала она, ставя чашку на подоконник. А потом поразила меня — взяла мою руку в свои и погладила твердые мозоли на ладони.

— Расскажи мне о своих новых обязанностях. Судя по мозолям, нелегко тебе приходится.

— Да нет, все не так уж плохо, — тронутая непривычной заботливостью ответила я. — Конечно, стирку и уборку я не очень люблю, а вот другие дела мне по душе.

— Какие же? — Мама наклонила голову.

— Нэнси так занята на станции, что я все чаще работаю наверху.

— И тебе нравится? — тихо спросила мама. — Наверху, в большом красивом доме?

Я кивнула.

— А что именно тебе нравится?

Ходить по прекрасным комнатам, украшенным хрупким фарфором, картинами и гобеленами. Слушать, как Ханна и Эммелин мечтают и шутят, поддразнивая друг друга. Я вспомнила внезапную мягкость мамы и внезапно поняла, как ей угодить.

— Там я чувствую себя счастливой, — объяснила я. — И надеюсь когда-нибудь стать не просто горничной, а настоящей камеристкой.

Мама нахмурилась.

— Что ж, камеристка — совсем не плохая работа для девушки, — каким-то странным голосом согласилась она. — Но счастье… Счастье у каждого свое. В чужом саду не сорвешь…

На обратном пути я никак не могла выкинуть мамины слова из головы. Ясное дело, она, как обычно, говорила о том, чтобы я помнила свое место. Что я могу найти счастье лишь среди углей кухонного очага, а уж никак не среди жемчугов хозяйкиного будуара. Но ведь Хартфорды — не какие-нибудь чужаки. Что случится, если я стану счастлива, работая на них, слушая их разговоры, заботясь об их прекрасных платьях?

И вдруг меня осенило — да она ревнует! Мама просто завидует мне, моей работе в Ривертоне. Наверное, она прислуживала Пенелопе, матери девочек; да, точно — потому она и расстроилась из-за моих разговоров о повторной женитьбе мистера Фредерика. А я теперь служу там, где она была счастлива, и напоминаю ей о жизни, которую ее вынудили оставить. Хотя почему вынудили? Ханна сказала, что у леди Вайолет когда-то работали семьи. И потом — если мама так ревнует меня к своему бывшему месту, почему она так настаивала, чтобы я его заняла?

Я злобно пнула ком грязи, отлетевший от копыта какой-то лошади. Все бесполезно. Мне никогда не распутать тех загадок и тайн, что наплела между нами мама. А если она не хочет ничего объяснять и читает мне туманные проповеди о «своем месте» и «несчастливой участи», что, по ее мнению, я должна ей отвечать?

Я глубоко вздохнула. Вот и не буду. Мама не оставила мне выбора, кроме как идти своей дорогой. Что ж, отлично. Если для этого требуется взобраться по служебной лестнице, этим и займемся.

Я вынырнула из обсаженной деревьями аллеи и на миг затормозила перед домом. Солнце садилось, Ривертон накрыла тень. Огромным черным жуком примостился он на холме, поникший под грузом жары и постигшей его беды. И все-таки меня накрыло теплое чувство уверенности. Первый раз в жизни я почувствовала себя независимой, где-то по дороге из деревни в Ривертон меня покинуло привычное ощущение, что если я не буду крепко держаться за что-нибудь, меня снесет.