Кейт Мортон - Когда рассеется туман

Сирена.

Едем.

— Грейс… Слышите меня? Это Сильвия… Держитесь, ладно? Я с вами… мы едем домой… вы только держитесь…

Держать? Что? А-а-а, ну конечно… письмо. Оно у меня в руке. Ханна ждет, когда я принесу ей письмо. На улице гололед, пошел первый снег…

Очень холодно, и я пускаюсь домой бегом. Чувствую свою кровь — теплую, густую, она пульсирует под замерзшей кожей. На скулах кожа натянулась от ветра так, будто стала мне мала. Как на вешалке — сказала бы Нэнси.

Я крепко сжимаю письмо. Конверт маленький, он немного испачкан там, где отправитель смазал пальцем чернила. Теплый от моей руки.

Письмо от частного сыщика. Настоящего детектива из конторы на Суррей-стрит, с секретаршей в приемной и машинисткой за столом. Меня послали за конвертом лично, потому что доверить такие взрывоопасные сведения почте или телефону просто невозможно. Мы надеемся, что в конверте сведения об Эммелин, которая загадочно исчезла. Дело пахнет настоящим скандалом. Кроме меня, о нем знают немногие.

Три дня назад нам позвонили из Ривертона. Эммелин проводила выходные у друзей в Оксфордшире.

И сбежала во время поездки в город, в церковь. Ее дожидалась машина, так что побег не случайный. Поговаривают, что тут замешан мужчина.

Я радуюсь письму — сейчас очень важно найти Эммелин, но дело не только в этом. Сегодня вечером я встречаюсь с Альфредом. В первый раз с того туманного вечера, когда он дал мне адрес Люси Старлинг и сказал, что ему так будет спокойней, а поздно вечером проводил меня до двери моего дома. Мы продолжали переписываться, с каждым письмом все нежнее и доверчивее, и вот, наконец, договорились встретиться еще раз. Настоящее свидание. Альфред приезжает в Лондон. Он откладывал понемножку с каждой зарплаты и сумел купить билеты на «Принцессу Иду». Я иду в театр. Первый раз в жизни. Я проходила мимо афиш, когда шла по Хеймаркет — с каким-нибудь поручением от Ханны или в выходной — но никогда не видела настоящего спектакля.

Это мой секрет. Я ничего не сказала Ханне — у нее и без того голова кругом — и уж тем более остальной прислуге в доме номер семнадцать. Рядом с миссис Тиббит выживают только такие же, как она, — готовые поддразнить, обидеть. Однажды, застав меня за чтением письма (к счастью, от миссис Таунсенд, а не от Альфреда), она потребовала его на проверку. Сказала, что это одна из ее обязанностей — следить за тем, чтобы прислуга — прислуга! — вела себя прилично и не заводила случайных связей. Хозяин такого не одобряет.

И ведь не поспоришь. В последнее время Тедди требователен больше обычного. Спокойный по натуре, из-за проблем на работе он стал раздражительным. Начал говорить о микробах и гигиене, заказал несколько бутылок полоскания для рта и следит, чтобы все его использовали — одна из привычек Саймиона.

Потому-то другим слугам и не сказали про Эммелин. Наверняка кто-то доложил бы хозяину, чтобы подняться в его глазах.

По черной лестнице я ныряю в дом и быстро проскакиваю по коридору, чтобы не попасться на глаза миссис Тиббит.

Ханна в спальне, поджидает меня. Она очень бледная — еще с прошлой недели, с тех пор, как позвонил мистер Гамильтон. Я отдаю письмо, она торопливо разрывает конверт. Читает написанное. Вздыхает с облегчением:

— Ее нашли. Слава Богу, с ней все в порядке.

Продолжает читать, снова вздыхает, крутит головой.

— Ох, Эммелин, Эммелин…

Дочитывает, бросает письмо и смотрит на меня. Кивает сама себе, сжав губы.

— Надо забирать ее, пока еще не слишком поздно.

Засовывает письмо в конверт — быстро, раздраженно, комкая бумагу. С тех пор, как Ханна побывала у гадалки, она все время такая — нервная, озабоченная.

— Прямо сейчас, мэм?

— Немедленно. Уже и так три дня прошло.

— Велеть шоферу, чтобы подал машину?

— Нет. Нельзя, чтобы кто-нибудь что-нибудь узнал. — Она имеет в виду Тедди и его семейство. — Я сама поведу.

— Мэм!

— Не пугайся так, Грейс. Мой отец, если ты помнишь, делал автомобили. Ничего сложного тут нет.

— Принести шарф и перчатки, мэм? Ханна кивает.

— И сама надень что-нибудь.

— Я, мэм?

— Ты ведь идешь со мной, правда? — Ханна смотрит на меня круглыми глазами. — Вдвоем мы точно уведем ее оттуда.

«Мы». Волшебное слово. Ну, разумеется, я иду. Ханне нужна моя помощь! А к Альфреду я вполне успею.

Он режиссер, француз и вдвое старше Эммелин. И самое ужасное — он женат. Все это Ханна рассказывает мне по дороге. Мы едем в северную часть города, на студию. Сыщик написал, что Эммелин надо искать именно там.

Подъезжаем. Ханна тормозит, и некоторое время мы обе молча смотрим в окно. Ни она, ни я никогда не были в этой части Лондона. Узенькие, низкие домики из закопченного кирпича. Люди на улице играют в какие-то азартные игры. «Роллс-ройс» Тедди тут сразу бросается в глаза. Ханна вынимает письмо и еще раз проверяет адрес. Поворачивается ко мне и растерянно кивает.

Мы находим нужный дом, Ханна стучит в дверь. Ей открывает светловолосая женщина в бигуди и шелковом халате, светло-кремовом и очень грязном.

— Доброе утро, — здоровается Ханна. — Меня зовут Ханна Лакстон. Миссис Ханна Лакстон.

Женщина переступает с ноги на ногу, так что из-под полы халата показывается коленка. Таращит глаза.

— Привет, милочка, — говорит она с акцентом, напоминающим акцент Деборы. — Чего хотите? На пробы, что ли?

Ханна оторопело моргает.

— Нет. Я насчет сестры. Эммелин. Женщина хмурится.

— Чуть ниже меня, — описывает Ханна. — Блондинка с голубыми глазами. — Она достает из сумочки фотографию и протягивает ее женщине.

— А-а-а! — узнает та. — Ну да, малютка Бэби!

Ханна с облегчением вздыхает.

— Она тут? С ней все в порядке?

— Ну конечно.

— Слава богу. В таком случае мне нужно ее видеть.

— Прости, лапочка, но сейчас никак невозможно. Бэби как раз на съемке.

— На съемке?

— Сейчас ровно середина сцены, а Филипп жутко ругается, когда ему мешают. — Женщина снова переминается с ноги на ногу, левую коленку сменяет правая. — Хотите, можете подождать внутри. — Она машет головой, показывая, чтобы мы проходили в комнату.

Ханна глядит на меня, я беспомощно пожимаю плечами, и вслед за женщиной мы заходим в дом.

Идем через холл, вверх по лестнице в небольшую комнату с двуспальной кроватью. Шторы закрыты так плотно, что сюда совсем не проникает дневной свет. Зато горят сразу три лампы под красными шелковыми абажурами.

У стены стул, на нем вещи Эммелин. На тумбочке у кровати — курительные принадлежности.

— Ох, Эммелин… — только и говорит Ханна.

— Может, стакан воды, мэм? — предлагаю я. Она машинально кивает.

Мне совсем не хочется снова спускаться вниз на поиски кухни. Женщина, что привела нас сюда, куда-то исчезла, а ведь мало ли что может скрываться за закрытыми дверями. Вместо кухни я нахожу крохотную ванную. Там валяются щетки для волос и помада, пудра и накладные ресницы. Единственная емкость — тяжелая кружка с грязными полосами на стенках. Я пытаюсь отмыть ее, но грязь не сходит. Возвращаюсь к Ханне с пустыми руками.