Андрей Бычков - Это рекламное пространство сдается

– Антонио, может, тебе дать-таки сыр? – засмеялась белокурая публика, незаметно опуская в сумочку руку.

– Иди в жопу, – мрачно ответил он.

– Фу, какое гадство.

– Вы мне все, слышите, все остоебли!

Он повернулся к ней всей своей широкой голой спиной и с тоской посмотрел в окно. Облака были все также небрежны и совершенны, сияли все также ослепительно и были по-прежнему никому не нужны.

– А я думала, ты обожаешь Вивальди, – засмеялась белокурая бестия, медленно приближаясь и приближаясь к его загорелой, ладной спине. – Я, однако, всегда любила в тебе чемпиона.

– Ты никогда и ничего не поймешь.

– А как же клейма? – засмеялась зловеще белокурая бестия. – Что же тут непонятного?

Она дышала уже совсем близко.

– Хочешь узнать, почему ты извращаешь любую идею? – негромко спросил он, не оборачиваясь.

– Ну? – замерла она, сжимая в руке что-то, по-прежнему в сумочке.

– Потому что ты всего-навсего публика, – вдруг легко засмеялся Антонио, глядя, как два облака, словно бы держась одно за другое, исчезают за фасадом высокого банка.

«За-а-аз», – звук варгана, широкая ковыльная степь и реющий в небе беркут. «За-а-аз», – золотая орда, остроконечные шапки, лисьи меха, смех промеж ятаганами. «За-а-аз, – серебряные стремена, лук из ореха и каленые стрелы, туго натянутая тететива.

Он все же вошел в стеклянные двери, но не в боулинг (в боулинг дверь была налево), а в подземный магазин. Сияли витрины. В одной из них замер ювелир. Почти настоящий человек склонился над настоящей золотой вещицей. Реальная лупа празднично украшала его тщательно исполненное художником лицо. Мелкие морщинки и даже еще более мелкие поры, почти незаметные прыщечки и полуседая мохнатая бровь. Глаз ювелира, словно огромная капля слегка провисал в глубину лупы и, казалось, даже слегка подрагивал. Ювелир злорадно усмехался – цена сияюшей в его восковых пальцах вещицы исчислялась шестизначным долларовым числом. За спиной манекена блестели витрины с моделями парусников былых времен – целые коллекции фрегатов и крейсеров, корветов и шхун с искусно расшитыми парусами и маленькими изящными пушечками. Потом предстал в натуральную величину самый что ни на есть реальный „Мерседес“. „Вот так бы сесть и уехать отсюда ко всем ебеням!“ – восторженно сказал какой-то полупьяный господин в поношеной курточке. Небрежная элегантная продавщица нахмурилась и зарядила лазерные диски в замысловатый харизматический прибор. Гигантский экран замерцал. На экране расцвел фантастический радугообразный узор и появилась эбонитовая горящая надпись – „Это рекламное пространство сдается“. Антону вдруг представилось, что он видит на гигантском экране свое гигантское лицо. Впрочем вокруг было много и других лиц, среди которых особенно выделялись тупые и самодовольные рожи секьюрити. Время от времени секьюрити переговаривались по маленьким рациям. Время от времени они вежливо просили посетителей в поношенных курточках не ставить свои грязные ботинки на ослепительно чистый бордюр. Магазин подземно блестел и переливался, уходя сияющими этажами все ниже и ниже, словно бы к самому сердцу земли. Антон подошел к баллюстраде огромного зала, который низвергался и вверх. Со дна поднимался расцвеченный разноцветными огнями фонтан с какою-то, как показалось Антону, бумажною, искусственною водою. А сверху к толпе зевак спускался просторный прозрачный лифт, в котором, как в саркофаге, стыдливо смеялись от наслаждения девушки, которым некуда было спрятать от взглядов самцов свои обнаженные ляжки. Лифт разворачивал транспарант „Сэлдорс – самый лучший бальзам от перхоти!“

„Антонио? – грустно усмехнулся Антон. – Но он же, наверняка, другой. А эта его затея с варганами… Но ведь он чего-то хотел… Не быть смешным… Накормить всех, как голубей, чтобы не рылись по помойкам… Да ведь и я хотел стать как Антонио… С этой нашей неизменной насмешкой над буржуа… Но у него пять языков – английский, немецкий, греческий, итальянский, хинди… И скрипка… В прошлом, быть может, эфебофилия по Хиршфельду, а теперь … Варганы, которые могут (могли бы!) нас всех спасти… Деньги, которые нужны на тайное общество…“ Антон вздрогнул, словно бы вновь ощущая тяжесть в кармане. Мелькнул, усмехнулся крупняк с женским лицом. „Тайное общество… – Антон почувствовал, как слезы навертываются на глаза, – И эта постыдная сцена в казино, в женском туалете, где Антонио на коленях умолял эту белокурую блядь, невозмутимо подтягивающую колготы, дать ему еще хотя бы три дня, чтобы собрать на варганах и вернуть ей ее проигранные деньги… А мне сказал, что для начала купим где-нибудь пистолет…“ Он снова представил, как вручит Антонио разболтанный браунинг вместо новенького револьвера, и как усмехнется крупняк, поддельные клейма и потому – некачественный товар. Как снова прокрутится в памяти видеопленка, которую показали в квартире, куда затащил „спаситель“. Антонио, напоследок лижущий ей… И как он ему скажет, что он все знает… И что никакой свободы, наверное, нет, раз… раз его обманул сам Антонио…

„Антонио!“ – заплакал вдруг он, ощущая ту страшную силу, которая разделяет мир, оставляя человека одного, самого по себе, со своими иллюзиям, никчемным и… И свободным? Он не хотел, чтобы в этот прекрасный миг вдруг опять вторглись чужие рожи и нарисовали ему то, что… что есть на самом деле. Молодящийся старик с лучезарной улыбкой призывал с очередного экрана принимать витамины нобелевского лауреата Лайнуса Полинга, гениальный залог активного долголетия.

„Гениальный залог активного долголетия… – Антон почувствовал, что сейчас рассмеется. – Да вот же он, оттягивает карман… Нет, ни от чего… Да Антонио и не нужен никакой пистолет… Дурацкая затея… Антонио все равно не сможет… А я?“.

Он засмеялся громко и нагло. Один из сенкьюрити – низкий, плюгавый, с прыщиком на щеке – вздрогнул и с ненавистью посмотрел на Антона. Крупняк, стараясь остаться незамеченным, подавал Антону какие-то отчаянные знаки, явно кивая из стороны в сторону головой. Но Антон уже доставал из кармана и приставлял к своему виску ствол слегка поржавелого браунинга.

На какое-то мгновение его вдруг поразила сверкающая чистота магазина, всех этих сияющих стекол, столбиков баллюстрады, словно в соответсвии с рекламой „Zwigas“, высвечиваемой на очредном экране, они никогда и не смогут испачкаться.

Прыщавый секьюрити хотел было пружинисто подскочить, но не успел. Громкий смех Антона оборвался от звука выстрела.

„Неужели испугался? – подумал Антонио. – Или украл? Нет, не поверю, не может быть. Хотя вот уже четыре дня и никаких денег… А все-таки жаль, я бы взял его под знамя Чингиз хана, чтобы топтать этих буржуазных блядей, одна из которых там, за моей спиной, глотает желчь, потому что никогда не сможет стать нам равной. Чего она ждет? Эта грязная подделка с кассетой, которой она пыталась меня шантажировать. Как будто я не знаю, что сейчас это можно сделать в любой видеостудии, было бы к чему прицепиться.