Сергей Карамов - Новопотемкинские события

Ровно в пятнадцать часов Алексей появился в приемной Горемыкова.

Секретарь Анна вопросительно глянула на вошедшего.

– Я – депутат Видотрясов, – сказал ей Алексей, – мне назначено на пятнадцать часов.

Анна сняла трубку телефона и позвонила шефу:

– А-а… Демид Демидович, здесь к вам депутат Видопля…

– Видотрясов, – исправил Анну Алексей.

– Да, а-а… Видотрясов.

– Этот Гдетотрясов явился? – проговорил медленно Горемыков.

– Да, а-а… его…

– Ладно, пусть посидит у тебя полчасика, – решил Горемыков.

– А-а… зачем?

– Черт, ты поменьше говори, рядом с тобой ведь он стоит! Пусть посидит, поймет, кто он и кто я. Всё!

Анна положила трубку, повернулась в сторону Алексея, сказав ему:

– А-а… вы подождите здесь, через полчаса Демид Демидович вас примет.

– Только через полчаса?

– Да, он… а-а… занят.

Полчаса прошло быстро, потом прошло еще минут пятнадцать, после чего Горемыков смилостивился и разрешил Анне впустить к себе Алексея.

Войдя в кабинет мэра, Алексей поздоровался, увидев мрачного Горемыкова, сидящего за столом. Серые маленькие цепкие глазки Горемыкова впились в Алексея; взгляд мэра был подобен взгляду кобры, когда она смотрит перед прыжком на жертву.

«Серый костюм, – подумал Алексей, глядя на мэра, – да, костюмчик хорошо на нем сидит…»

«И что ты из себя представляешь?» – словно спрашивали серые глазки Горемыкова.

«Я вас внимательно слушаю», – словно говорил спокойный взгляд Алексея, а его традиционная улыбка олицетворяла доброжелательность, уверенность в своих силах, уважительное отношение к собеседнику.

«Чего ты смеешься? Почему у тебя эта идиотская улыбка на лице?» – словно говорили глаза Горемыкова, уставясь на Алексея.

«А я всегда улыбаюсь», – как бы ответил своим взглядом Алексей, продолжая улыбаться и стоять возле двери, так как Горемыков не предложил ему сесть.

«Да?»

«Да, что плохого в моей улыбке?»

Тут Алексею вспомнилась его школьная учительница, которая придиралась к нему из-за его постоянной улыбки.

«Ты что, чертов американец?! Чего улыбаешься, как американец? Повод есть для радости?»

«Я всегда стараюсь быть уважительным и улыбчивым, – словно говорил спокойный, уверенный взгляд Алексея, – надо радоваться жизни, пока живешь на свете!»

Проведя в бессловесной дуэли взглядов примерно минут пять, Горемыков приоткрыл, наконец, рот, вежливо приглашая гостя сесть рядом. После этого Горемыков спросил:

– Итак, Алексей Видотрясов, ты депутат?

– Да, но почему вы мне тыкаете? – удивился Алексей, не привыкший к фамильярности мэра.

– Мне докладывали о твоем скверном характере, – вместо ответа процедил сквозь зубы Горемыков.

– Скверном?

– Вот-вот… Газетку поганую выпускал.

– Разве поганую?

– Слушай, чего ты все мои слова повторять булешь? Ответить можешь?

Алексей воскликнул:

– Могу!

– Вот и отвечай, раз можешь, – усмехнулся Горемыков, – а чего ты всё улыбаешься?

– Я всегда улыбаюсь.

– Может, ты американец? – предположил Горемыков, пристально глядя на гостя.

– Нет, я русский.

– Ну? Русский и с постоянной улыбкой на устах? У нас не принято улыбаться… вернее, не принято постоянно ходить с улыбкой до ушей.

– Да?

– Ведь ты ж не скоморох какой, не клоун, ты – депутат моей Думы.

– Я думал, что я являюсь депутатом городской Думы Новопотемкино, – возразил Алексей.

– А кто в Новопотемкино мэр? – спросил Горемыков и сам сразу ответил: – Я – мэр и буду еще четыре года здесь мэром… Вот поэтому ты есть мой депутат моей городской Думы, где я являюсь мэром.

– Вы так уверены, что победите на выборах?

– Ой, Видотрясов, только здесь не повторяй всю муть о свободных выборах, честности и прочей ерунде, – пытался переубедить гостя Горемыков. – Ты должен слушать меня, верить мне, голосовать только за меня, своего мэра, а не болтать всякий вздор.

Алексей не ожидал такого циничного ответа мэра, поэтому он промолчал.

– Ну, что молчишь?

Взгляд Горемыкова был неприятный, тяжелый.

После продолжительной паузы Алексей медленно проговорил:

– Я не понимаю, чего хотите от меня.

– Да? Не понимаешь? Сними свою кандидатуру с выборов! – ядовито-ледяным тоном ответил Горемыков.

– Ах, вот в чем дело, – осенило Алексея, – да, я догадывался, что наше общение будет не из приятных, но так откровенно и так цинично говорить со мной… так настаивать…

– Молчать, щенок! – заорал Горемыков, но выдержав и стукнув кулаком по столу. – Какой из тебя мэр? Какой из тебя депутат?.. Тебе еще учиться и учиться, набираться опыту, а не лезть в мой кабинет!.. Ты против народа идешь?

– Вот насчет народа вы неправы, – заметил Алексей.

– Это почему?

– Я как раз из народа, я за народ, а не против его.

– Да? А я разве не народ? – удивился Горемыков.

– Вы – мэр, а я за народ, я не против его. Я против вас, против вашего произвола в городе!

– Неужели? А я, значит, не народ? – возмутился Горемыков.

– Нет.

– Кто я?

– Вы – чиновник.

– Ошибаешься, щенок!.. – заорал Горемыков. – Я и есть народ!.. Я и слуга народа!

– Как же? Слуга народа? То есть слуга самому себе?

– Ага!.. Я – слуга народа и сам я есть народ, я сам из народа, – не поняв иронии Алексея, недовольно ответил Горемыков. – Как раньше говорили: «Мы рождены, чтобы сказку сделать былью». Да-а, где мое сопливое детство? А тебе надо учиться, учиться и еще раз учиться!.. А высовываться тебе не надо!.. Да, еще вспомнил старое выражение: «Тише едешь – больше командировочных». Еще вспомнил: «Семь раз отмерь, а отрезать дай другому». Вишь, повылезали тут демократы разные! – Горемыков сверкнул глазами, ударяя кулаком по столу. – В моем городе действует диктатура закона!

– Гм, диктатура чего? – попытался уточнить Алексей, но Горемыков не слышал его…

Горемыкова несло, он говорил очень громко, стучал кулаком по столу, говорил и говорил… Но это был набор старых фраз, старых лозунгов вмеремку с новыми выражениями и штампами.

«В сущности ведь он говорит пустые слова, – подумал Алексей, – штампы, заученные штампы… Но так и попугая можно научить разговаривать… Пустой он человек… Да, он пуст, напичкан лишь одними штампами, ничего своего нет, кроме цинизма и хамства… Можно одеть модный костюм, можно запомнить ряд новых и модных штампов, словечек, которые сейчас в ходу и которые многие повторяют, но от этого человек не станет совершенным… Пустота ведь не имеет собственного содержания, своих целей. Да какие у Горемыкова цели? Удержаться на своем посту, у власти, но разве это цель государственного мужа, мэра?.. Это своего рода шкурный интерес… Но пустота опасна для человечества – она поглощает всё, что только можно поглотить, она пытается расти на глазах, она захватывает всё больше пространства; в то же время пустота стабильна и неизменна, она нейтральна… Пустота ни с кем не воюет, она как была, так и есть, она не меняется с течением времени… Время идет, происходит в природе какое-то движение, а она, пустота, не меняется, она стабильна по сути и неизменна… В то же время пустота очень конфликтна, если ей сопротивляться и пытаться противостоять. Пустота не терпит никакого сопротивления, она агрессивна, если ей не подчиняться и сопротивляться ее давлению, хотя она не воюет ни с кем. Она не желает вести войны ни в настоящем, ни в будущем… Но пустоту лучше не трогать, ее нужно сторониться, обходить, чтобы она не засосала тебя!.. Как часто я вижу возле себя совершенно пустых, никчемных людей, у которых нет своих мыслей, которые повторяют только чужие, избитые фразы и изречения!.. И телевидение наше пустое, как сама эта ужасающая и поглощающая пустота!.. Телеэфир зачищен до гламурного пустого блеска. Пустота стабильна и застойна, в ней нет развития… Это своего рода болото, из которого нет выхода!.. Как недавно я услышал слова одной актрисы, часто снимавшейся в мыльных операх: „В чем смысл жизни? Об этом вы узнаете после рекламы“. Но после рекламы показали сначала клоунскую смеховую передачу с постоянным идиотским смехом за кадром, а потом гламурные новости. О смысле жизни никто не спрашивал и никто, никто не искал ответа на этот философский вопрос».