Борис Екимов - Прощание с колхозом

В детстве ли, в юности куда-то отчаянно хочется ехать. Помню, давным-давно завидовал я не пассажирам скорых поездов, их мягким вагонам, а стрелку-охраннику на продутой тормозной площадке товарного вагона: перед ним не окошко, а весь мир. Хотелось скорее вырасти, взобраться туда и катить, открывая огромную страну километр за километром.

И нынче, в годах почтенных, и многое повидав, все же тянет меня порою в дорогу, в места, где бывал не раз. В Задонье, к станицам и хуторам далеким и близким: в Голубинскую, Евлампиевский, Большой Набатов… Или в сторону Бузулука, где: Клейменовский, Вихляевский, Мартыновский хутора, станица Алексеевская… А может, и дальше, в Затовскую, недавно еще умиравшую. Нынче, говорят, там иное. Хочется поглядеть. Повидать знакомых людей. Тем более что пришли на донскую землю новые времена. Может, и они зовут нас в дорогу…

Поздним июньским утром на хуторе Клейменовский по приказу хозяйки моей Елены Федотьевны приводил я в порядок уже скошенный прибрежный лужок, разрывая высокие муравьиные кучи, которые мешали косьбе. Появились они не вдруг, постепенно, но год за годом все больше портили покос. И вот наступила расплата. Я лопатою раскапывал кучи, вскрывая муравьиную потаенную жизнь: кладовые с припасами, галереи, ходы, камеры с муравьиными яйцами – будущим расплодом. Белая россыпь выворачивалась наружу. На нее с ходу слетались бедовые воробьи. А в муравьином мире поднялась, конечно же, предсмертная суматоха: нежданно-негаданно средь бела дня свалился на них разбой, гибель нажитого, построенного, налаженного – словом, всей жизни.

Два часа назад, как и вчерашнее утро, провел я на утреннем бригадном наряде. В хуторской конторе стоял единственный телефон. Пытался я дозвониться до райцентра. А вокруг текла обычная утренняя жизнь. За столом сидел управляющий отделением Виталий Иванович, рядом его помощники Максимов, Кривошеев, другой народ. Решали утренние дела. Ругались, спорили. Так было всегда.

Но нынче на хуторе шла и другая работа. Нынче время реорганизации. Сначала разукрупнялись, выходя из колхоза «Деминский» и создавая свой, поменьше. Заставляли людей писать два заявления: на выход и на вступление. Кое-как написали. Теперь снова надо писать две бумажки: на выход из нового колхоза для выделения земельного и прочего пая и тут же на вступление, теперь уже с паем. Месяцем раньше, отделяясь в свой малый колхоз, люди еще что-то понимали: «Отделимся и расхорошо заживем. Без нахлебников».

Из всех свобод, дарованных новым временем, две сразу приняли мы и с радостью стали применять в жизни. Первая – «гнать в шею!». Вторая – «отделяться!».

«Гнать в шею» начали с Горбачева. Гнал каждый своих. Россия ли, Украина… Вольный Кавказ и счет своим вчерашним лидерам потерял. Сегодня несут портреты, а завтра – «по шеям!». Волгоградская область прогнала Калашникова, Хватова, Анипкина и других.

Селяне моего родного Калачевского района гнали директоров совхозов. Начали с прославленного В. И. Штепо, за ним пошли совхозы пожиже: «Донской», «Калачевский», «Советский», «Крепь». В последнем до двух раз прогоняли, а потом снова призвали «володеть». Веселое время.

Вторая свобода – «отделимся!». Так просто все кажется порой… Клейменовским колхозникам как дважды два ясно было, что уйдут они из большого колхоза в свой маленький и «расхорошо» заживут. Ведь все сливки снимает центральная усадьба Деминка, там лишь метро нет. Новые дома – целыми улицами. Средняя школа, Дом культуры, служба быта (подстричься ли, платье сшить), по дорогам – асфальт, три магазина, автобус к ним ходит из райцентра. А работать разве не легче? Все под рукой: мастерские, электросварка, пилорама, склад запчастей, гараж. Да и работают ли там, в этой Деминке? Вряд ли… Лишь «цобекают», клейменовских дураков подгоняют. Построили двухэтажную контору («все там блестит, как малированное»), позасели и командуют.

А Клейменовка за все долгие годы что получила? Ровным счетом ничего. «Сталинская» куня, со всех сторон подпертая. Ее при Сталине делали. А после нее, лет пять назад, слепили начальную школу, которая на следующий год развалилась. И два дома для отчета. Жить в них нельзя. Многодетный Капустин кинулся было в один из них, но прожил лишь до первых холодов и вернулся в старую хату. Вот он – весь нажиток клейменовской бригады. За пятьдесят послевоенных лет.

Украину, Армению, Грузию угнетал Советский Союз. Москва да Россия «снимали сливки». «Отделимся и заживем расхорошо». Живут…

«Отделимся и заживем расхорошо», – повторяют вослед им в Татарии, Чечне и в Клейменовке тож.

Отделились, написав две бумажки: одну на выход из «Деминского», другую на вступление в новый колхоз «Возрождение».

Только-только просохли чернила – новая докука. Снова бумажки пиши. Управляющий сердился, требовал: «Пишите заявление. Образец на стенке висит».

«Пишите!» – легко сказать. Когда уходили из «Деминского», там все было ясно: отделимся и заживем. А нынче другое. Толкуют про годо-рубль, условный гектар и паи земельные да имущественные, про акции, дивиденды. Раньше: колхоз или совхоз – и весь выбор. Нынче можно стать акционерным обществом открытого да закрытого типа, коллективным сельхозпредприятием, сельским производственным кооперативом, коллективно-долевым хозяйством, народным предприятием, ассоциацией крестьянских и фермерских хозяйств… (Читатель мой, я ничего не придумываю, лишь перечисляю те «формы собственности», которые появились в наших краях.) А ведь образование клейменовских жителей не экономическое, в лучшем случае – «восемь классов да коридор с братом Митькой напополам». И потому новые формы, пока теоретические, мало-мальски осознавались лишь в головах немногих руководителей. Рядовой же колхозник, перевидавший на своем веку много перемен, поеживался да с тоскою глядел вперед: что там будет? А те, кто «поумней», делали вывод четкий: воровать надо как можно больше, теперь и ночи нельзя ждать, средь бела дня тяни, иначе опоздаешь. А бригадир свое требовал: «Пишите. Образец на стенке». Кто-то покорно сдавался, писал. Другие бунтовали: «Не буду! Подпись дашь – и обдурят! Всю жизнь дурили и дурят нашего брата». Третьи молчком уходили, надеясь переждать: там будет видно. Лишь известная личность по прозвищу Шаляпин с ходу нацарапал два заявления и объяснил всенародно: «Надо получить и пропить этот пай. А то помру – и пропадет!»

Для Шаляпина все было ясно, а для других – сомнения и боль невтерпеж. И мне, человеку со стороны, жаловались и жаловались наперебой:

– Хоть бы нам кто приехал да объяснил.

– Кто тебе объяснит? Сами никто не знают.

– Какая мне земля положена, где?

– На кладбище, две сажени…