Александра Созонова - Если ты есть

Задал Агни те же, что и всем, вопросы: мужчины, аборты, спиритизм. Агни ответила. Таня радостно вздохнула за спиной. (Позже она призналась, что ее поразили совпадения. И крестилась она тоже в двадцать девять.)

Агни ждала, что после этих дежурных вопросов — неприятных, что и говорить, но необходимых, должно быть, как омовение, — старец спросит ее о главном. Ведь не любовь же к плотским утехам — самый главный ее порок! Она вообще может без этого обойтись, а вот что делать с гордыней, с тоской, с яростью? В письме ведь написано… Но об этих грехах старец не обмолвился ни словом, а когда она пыталась напомнить о них, не поддержал разговор.

Возложив ладонь ей на голову, он помолился. Сказал:

— Сейчас я дам тебе молитву, которую будешь читать каждый день. И тогда просьба твоя исполнится.

Подняв глаза к потолку, словно считывая, произнес слова молитвы, которые на клочке бумаги записывала за ним Таня. Молитва была лаконичной, красивой и строгой.

Помимо этого, старец велел читать ежедневно Псалтырь, но почему-то не на русском, а на старославянском, и «Отче наш», и «Богородицу» — как можно чаще.

— Нет, ты даже не представляешь, какая тебя осенила благодать! — Всю обратную дорогу Таня не могла отойти от благоговейного возбуждения. — Молитва старца — все равно как с неба сошла к тебе молитва! Обязательно надо креститься, в ближайшие же дни, нельзя тянуть больше. Такая милость тебе выпала, такой знак!..

Густой румянец, нос с горбинкой, зеленые, чуть выпуклые глаза. Платок, надвинутый на яркие брови. Седая прядь надо лбом.

Агни смутно помнила Таню по пятилетней давности курортной компании. Там был совсем другой человек, зрительно даже не похожий: часто моргающая, длиннолицая, играющая на самодельной дудочке девушка с разведенными миротворчески руками — она улаживала все ссоры, — спрашивающая у каждой ягоды гонобобеля разрешения, прежде чем ее сорвать и съесть.

Тогда она только-только обратилась и окрестилась, и христианские догматы причудливо дружили в ее сознании с восточной аскетикой и богемной раскованностью. Непрерывно дымящая, лежа на животе, штудирующая горы мистической литературы, спасающая, по-матерински нянчась, вытаскивая из запоев и заскоков, чуть ли не таская за ним рюкзак, бывшего талантливого искусствоведа, а ныне — белоногого изнеженного алкоголика… Над ней постоянно тепло подшучивали друзья.

Над нынешней Таней шутить в глаза никто бы не решился. Над истово-строгой, высокой и собранной, не потерявшей при этом прежней доброты и безоглядности. Лицо ее стало суше и ярче, высветлилось в своей сути, являясь зримым бесспорным свидетельством пятилетнего воцерковленного пути.

Таня рассказывала, что пришла к вере после отчаянного, охватившего все ее существо пароксизма страха. Страха уйти из жизни совсем, без остатка.

Окрестившись, еще год жила, как и прежде, прямо из купели вернувшись к «блудному мужу», вращаясь в родной богемной среде.

Через год в самые сильные морозы поехала в монастырь и месяц провела там. Непрерывно топила печь, но комната продувалась, и вылезать из постели было мучением. Каждое утро, перед тем как проснуться, она видела «показываемые ей» куски прошлой жизни. Видела со стороны и чуть сверху, словно с дерева. Совершенное ею когда-либо зло, даже невинное отрывание крыльев у мух в детстве, обретало рельефность, выпуклость, отчетливую динамику, словно в фильмах ужасов…

— Только ты обязательно делай, что тебе велели! Псалтырь читай по полчаса перед сном, старославянский освоишь быстро — я уже с третьего раза читала без запинки. И молитву — как можно чаще. Когда по улице идешь, в метро едешь, стираешь — в каждую свободную минуту. И несвободную тоже…

Агни несколько дней подряд читала молитву. На улице, в метро, перед тем, как заснуть. Перед тем, как позвонить в дверь или подойти к телефону и набрать номер. Перед тем, как откусить кусок или раскрыть первую страницу книги. В старославянском она разобралась сразу, но читать на нем было трудно и медленно, и она освоила Псалтырь на русском.

Со временем, поскольку желанного действия молитва не оказывала, твердила все реже. В конце концов листок со словами старца куда-то затерялся. Осталось — ощущение строгости и высокой красоты. И обрывки фраз в памяти: «Владыко Боже Вседержителю, сотворимый небо и землю и создавый человека… Ты дал ему разум и дал ему заповеди о благочестии… дабы мне сподобиться пребывати во свете Лица Твоего…»

Тем не менее она окрестилась.

Таня твердила, что тянуть дальше нельзя. В любую минуту она может попасть под машину или под нож бандита. И что тогда? Страшно представить… Агни не страшен был ад и невесомы Танины запугивания, но убежденность, страстность ее влекли за собой и гипнотизировали.

Агни окрестилась авансом. Надеясь, что долгожданный свет в душе появится после совершения таинства. Но крещение, как и молитва старца, как и собственные редкие молитвы (она ходила всегда в один и тот же храм, на холме, с синими куполами и веселыми кирпичными стенами, и обращалась всегда к одной и той же иконе: Спасителю во весь рост, темнокудрому, с умным и грустным лицом) желанной веры не приносили.

— А как же иначе? — говорила Таня. — Разве ты выполняешь все, что я тебе говорю? Причащаться надо не реже, чем раз в месяц. Перед причастием обязательно исповедаться, все-все записать на бумаге, чтобы ничего не забыть. Утром и вечером читать Серафимовское правило, это минимум, для самых немощных. Посты я тебе продиктовала. Кто не был в храме без уважительных причин три воскресенья подряд, отлучается от церкви. Я твержу тебе это как заведенная, как механический болванчик, а что толку?.. Отец Димитрий — к нему на проповеди приезжают со всех концов города, таких батюшек осталось единицы — окрестил тебя без документов, дал понять, что берет тебя в духовные дочери, а ты что?.. И еще хочешь, чтобы откуда-то появился свет! Да если тебя сейчас одолеет самая черная депрессия, я не удивлюсь. Ты же всю благодать, данную тебе при крещении, растеряла. Новокрещенного человека столько бесов поджидают — только ждут, чтобы наброситься!..

Таня расстраивалась.

Агни пыталась объяснить ей, что не может быть ничьей духовной дочерью, и хотела бы, да никак.

Таня расстраивалась и сердилась.

Сама она шла к своему старцу с любым житейским вопросом, несла к нему все: жить ли ей с родителями или снять комнату? можно ли носить подаренную дорогую дубленку? вправе ли она уехать в отпуск куда-нибудь на природу или обязательно в монастырь?.. Пусть устами старца говорит тот, кто выше его и всех прочих, — этот довод еще больше отвращал Агни от послушничества: к чему нагружать Всевышнего бытовыми и личными проблемами, житейской трухой?..