Татьяна Соломатина - Узелки

Полицейский: Я тебя знаю.

Курочкин:: Вы не можете меня знать.

Полицейский (удивлённо): Почему?

Курочкин: Потому что я не Курочкин.

Цирюльник исчезает из открытого окна.

Полицейский: Ну уж! (Вот-вот обидится). У меня профессиональная память.

По всему видно, Полицейский принял решение. В этот момент открывается дверь над ступеньками и выглядывает Цирюльник.

Цирюльник (обращаясь к Курочкину): Молодой человек, вы не желаете побриться и подстричься перед арестом?

Курочкин равнодушно смотрит на Полицейского, тот равнодушно пожимает плечами.

Курочкин: Желаю! (Быстро скрывается за дверью).

Полицейский усмехается, закуривает и ждёт возвращения Курочкина. Курочкин и Цирюльник недолго шепчутся в окне над его головой, потом скрываются в глубине. Проходит какое-то время. Слышен шум привокзальной площади. Полицейский начинает медленно подниматься по ступенькам. В этот момент дверь распахивается, на пороге появляется Курочкин. На нём вечерний костюм. Он подстрижен, выбрит и свеж.

Курочкин: Прошу прощения, господин Полицейский, что заставил вас долго ждать. Я Курочкин.

Длительная пауза, шум площади прекращается.

Полицейский (смотрит, вытаращивая глаза): Не-ет!

Шум с площади возобновляется.

Курочкин (ев меру наигранным удивлением): Почему?

Полицейский (запинаясь): Я его знаю! Совсем он не такой. Господин?

Курочкин (гордо): Курочкин.

Полицейский молчит. Курочкин молча кивает ему, спускается с лестницы и уходит. Цирюльник курит в окне. Полицейский делает невнятное движение руками в сторону Цирюльника.

Полицейский (к Цирюльнику): Так Курочкин или нет?

Цирюльник (уверенно): Курочкин.

Полицейский: Чёрт! (Быстро уходит вслед за Курочкиным).

Навстречу ему движется ватага молодых людей, Курочкин в середине толпы выделяется своим лощёным видом. Они расходятся с Полицейским. Тот, не обращая на них никакого внимания, неотрывно смотрит в сторону, куда перед этим ушёл Курочкин. Достаёт из нагрудного кармана свисток. Молодые люди с Курочкиным и Полицейский расходятся со сцены в разные стороны. Цирюльник стоит в окне. Некоторое время слышен шум привокзальной площади. Затем издалека раздаются полицейские свистки. Цирюльник закуривает и закрывает окно. Стекла затемнены или размыты. Появляется Прохожий — высокий, худой, в серой без отличий шинели и в лаптях. Он читает текст эпилога, стоя на середине сцены.

Прохожий: Россия, 1918 год. Полицейский поумнел, но исторические обстоятельства не принимают это в расчёт. Курочкин стал более осторожен, но те же исторические обстоятельства не позволили этому стать преимуществом. О Цирюльнике известно только то, что он не умер. О молодых людях нет никаких сведений.

Из цирюльни слышен негромкий женский смех и мелодичная музыка. Гаснет свет.

Занавес

Мне давно хотелось написать юмористический рассказ. Не сатирический. Не саркастический. Пиров во время чумы и так хватает. Светлый, добрый и весёлый рассказ. Бессмысленный. Размышлений о смысле кругом предостаточно. Ни к чему не призывающий и ничего не символизирующий. Просто забавный случай из жизни. Интересный.

Сварив кофе и закурив, я попыталась извлечь из недр памяти подобную историю. Начала, как и положено, с начала.

В начале ваша покорная слуга пускала слюни и выполняла прочие физиологические акты, особо не задумываясь ни над глубинным смыслом бытия, ни над социальной или антисоциальной направленностью существования. Прекрасный рассказ из одного слова «Агу!» Короче, чем самый короткий рассказ Папы Хема, а главное — более жизнерадостный. Но если я, тётка глубоко за тридцать, напишу «Агу!», вы не засмеётесь, а порекомендуете моей родне показать меня психиатру.

Детский сад, школа и вузы были подвергнуты тщательному сбору анамнеза, но результаты оказались плачевными. Всё бессмысленное и антисоциальное было неинтересно, хотя и весело. Из всего, что представляло собой хоть малейший интерес, лез в глаза социально направленный смысл.

Не стану же я утомлять мыслящего трезво читателя подробностями поведения одной из групп лечебного факультета, явившейся полным составом на занятия нетрезвыми. Да и весёлого в этой истории мало. Разве что все мои однокашники не могли выговорить одно-единственное слово «атриовентрикулярный». Это такой клапан в сердечной мышце. Присутствующий студенческий коллектив состоял из отслуживших в рядах Советской Армии особей мужского пола и одной-единственной девушки — вчерашней школьницы. Ныне вашей покорной рассказчицы. Эмма Вячеславовна вызывала к доске строго по журналу. Я и рада была бы спасти ситуацию, оставаясь единственной, кто ещё на это способен, но моя девичья фамилия, как и теперешняя, начиналась далеко не на первую букву алфавита. Когда очередь, наконец, дошла до меня, преподавательница уже билась в истерике от злости. Я — в истерике от смеха. Закончилось всё рапортом в деканат.

Одна сплошная мораль. Нельзя, мол, являться на занятия во хмелю и доводить до истерического припадка старую деву — преподавательницу физиологии. «Пьющий студент успевает хуже, чем непьющий!»

Или вот еще. Расскажи я, к примеру, как Толик Кравченко, получив стипендию, решил отпраздновать со вкусом окончание двухнедельного студенческого голода. Купил отборной баранины, правильного риса, жёлтой морковки, крупного лука и приготовил шикарный плов. А мы, напившись на вечеринке по соседству, стащили с кухни ничейный, как нам показалось, казан. И, вырывая его друг у друга, посыпали кулинарным шедевром полы чуть ли не на всех этажах общаги. Толик был крайне недоволен. Мы стоически хранили молчание. Страх перевесил порядочность. Толик был накачан и суров.

Опять не то! Чего весёлого в таком вопиющем хулиганстве? Анатолий Петрович, к слову, стал хирургом. Оставаясь очень суровым таким и накачанным. Пациенты (особенно пациентки) обожают его за интеллект, руки, серьёзный подход. И красивую фигуру. Тягая штангу и колотя грушу, он порой с тоской вспоминает о голодном студенчестве, потому как Тоха склонен к полноте, но продуктами его холодильник всегда полон и с кухни собственного дома уже никто ничего не крадёт.

Не подошло бы, полагаю, и весёлое приключение Вовочки Шевченко, проигравшего в шахматном турнире туфли. После чего в трамвае он, будучи весьма и весьма навеселе, демонстрировал контролёру умение обособленно шевелить мизинцами на ногах.

Снова! Проезд без билета не одобрила бы всемирная лига кондукторов и контролёров, если таковая имеется. А не имеется — всё равно! Не одобрила бы общественность! Азартные игры. Проезд в общественном транспорте в нетрезвом виде. Позже Вовка стал детским кардиологом. Детишки обожают Владимира Николаевича за доброту, мягкость, искренность и весёлый нрав.