Борис Екимов - На хуторе

Дело было сделано, деньги лежали в кармане. И Митька позволил себе подкузьмить Холюшу.

– У тебя, говорят, гармошка хорошая? Дал бы поиграть.

– Да ты ж не могешь, – не понял или притворился Холюша.

– На твоей гармошке, – многозначительно сказал Митька, – я бы сыграл. Так сыграл, что чертям тошно было бы, – он засмеялся и пошел восвояси.

Нужно было побыстрей деньги отнести да подумать о выпивке.

Солому привезли вечером. В темноте Холюша лишь разобрал, что воз хороший, с верхом тележка.

– Ох и добрая солома, – сказал тракторист. – Да много наложили. За нее, Холюша, надо бутылку да еще самогонки влить. Гляди, воз какой.

– Разве я жадаю, – ответил Холюша. – Я всегда говорю, накладайте поболе. А они чудок накидают. Чтоб я скорее опять пришел.

Холюша не пожадничал: бутылку магазинной водки принес и самогонки. Он был доволен.

А утром, когда развиднелось, оказалось, что зря он расщедрился. Солома была почти вся смерзлая. Как с самого верху, со скирда сняли оберемок, так и положили на тележку. Холюша с досады чуть не заплакал. Бросил все дела и захромал в контору. Но бригадир ему раньше встретился, возле клуба. Только Холюша начал свою беду объяснять, жаловаться, как тот его остудил:

– Так тебе и надо. Не будешь бутылки на ферму таскать.

На том и кончился разговор. И поплелся Холюша восвояси. А когда управился на базу со скотиной, снова к оберемку соломы вернулся. Надо было его до ума доводить.

Здесь и застала Холюшу милиция. Подкатил газик, из него двое вышли, в шинелях. Холюша, увидев их, оробел, вилы опустил и глядел, как они подходят.

– Здорово, дед…

– Здравствуйте, – с робостью ответил Холюша.

– Рассказывай, какие к тебе гости приезжали? Чем обидели?

У Холюши тотчас испуг прошел.

– Меня, сынки, всяк обидеть норовит, – начал он жалобно. – Нижут и нижут. Вон солому привезли, радуйся… А на кой она такая сдалася?.. Все руки об нее оборвешь. Для старого человека, для инвалида… И совесть их не мытарит… А к бригадиру не подходи. Он тоже ихнюю руку держит.

– Солома, ладно, – остановили его. – С соломой вы уж как-нибудь сами. Ты нам про ночных гостей расскажи.

Холюша все рассказал. И рассказал, и показал. Битый час милиция с ним ходила. По забазью, по огородам и дальше по следам, на луг, за речку. Дни стояли покойные, и следы нисколечко не замело. Все было видно явственно, как и в первый день.

Милиция не только глядела, но фотографировала, рулеткой замеряла. И Холюша ободрился. «Эти враз сыщут, – думал он. – Добытные ребята. По хватке видать».

Вернувшись с низов ко двору, милиция собралась уезжать.

– Ребяты, – засуматошился Холюша. – Можа, в дом взойдете, обогреетесь… Перекусите. И выпить у меня найдется, с морозцу, с устатку. Как же… Такие гости дорогие…

– Погоди, дед, – остановили его.

Возле заведенной машины милиционеры о чем-то посовещались, затем один из них в кабину залез. Газик, лихо развернувшись, поехал прочь. А второй милиционер остался. Он подошел к Холюше, засмеялся и громко сказал:

– Ну, что, родня, давай знакомиться?

Холюша его не понял, глядел недоуменно. Милиционер, так же посмеиваясь, спросил:

– Фетинью Бирюкову знаешь?

– Да как же… Господи… – всплеснул руками Холюша. – Сеструшка… Да ты кем же ей? Не признаю. Сын, что ли?

– Погоди, какой сын… Марию Куркину, дочь ее, наверно, уже и не знаешь? Родня…

– Ну… это как… Марея… – пытался вспомнить Холюша. – Это какая же?..

– Ладно, – помог милиционер. – Мария – старшая дочь. А у нее дочь – Ирина. А Ирина это и есть моя жена, понял?

Холюша толком ничего не понимал, но закивал головой.

– Значит, сеструшка… А Марея это… ну, да… А это, значит, внука… Ага, Марея, это белявая такая… – все путалось у него в голове, да и не могло проясниться, потому что сестру Фетинью не видел он много лет. Считай, с самой войны. Только раз приезжала она, мать хоронила. Уж Фетинью-то забыл, а про детей ее что говорить. Он про них и не ведал.

– Белявая, чернявая… – остановил его милиционер. – Меня Георгием звать. Тебя… Холюшей… А по-настоящему как? Николай, что ли?

– Не… Крестили-то Халамеем… Нет, Фаламеем… Халамеем меня мать звала. А по святцам… – задумался Холюша, а потом решил: – Зови дед Халамей, так-то правильно. Или дед Холюша.

– Халамей, значит, Халамей.

– А тебя не упомню.

– Егором, – махнул рукой милиционер.

– Егор, Егор, – обрадовался Холюша. – Брат у меня был Егорий. Помладше меня. Помер.

– Ну, Царствие ему Небесное, насилу договорились, – облегченно вздохнул Егор. – Как же вы так живете? Родные брат с сестрой, а друг друга не знаете?

– Она вона где… А я здеся. У нее семья, дела. Я тоже не имею возможности. Хозяйство… Куды денешься… Никак нельзя отлучиться. Да чего мы на дворе стоим? – спохватился Холюша. – Заходи, поглядишь, как живу. Это вы из самого города приехали? – ужаснулся он.

– Нет, – ответил Егор. – Я здесь в райотделе работаю. Два года уже.

– А чего ж не попроведал? С женою бы приехали…

– Да всё дела, – усмехнулся Егор. – Всё дела.

Егор и раньше был наслышан о Холюше, и нынче, на хуторе, ему много наговорили. И потому, в дом войдя, он не очень удивился запустению жилья, тем более что милицейская служба приучила его видеть разное.

Раздеваться он не стал. Холодно было в доме. Пригрубок еле теплился. На нем ведра стояли с каким-то скотиньим пойлом или месивом.

Холюша засуетился. Он набил пригрубок дровами, и огонь оживел. Из кладовки сала принес, мяса отрубил, отыскал сковороду.

В комнате было сумрачно. Хозяин достал большую лампочку и, вкрутив ее, щелкнул выключателем. Освободив часть стола, Холюша бутылку водки достал, нарезал сала, сказал гостю:

– Подвигайся, пока жаренка поспеет, выпьем за встречу. Сальцем закусим, яичками… За солкой я уж не полезу.

Из железного короба, что на лавке стоял, достал он хлеб. Еще несколько таких коробов с дверцами помещались на полу, на печи.

– Это что у тебя? – спросил Егор.

– Мыши одолевают, – объяснил Холюша. – Прям шубой идут. Аж страшно… Сухари висели в суменке. И вроде покрал кто. Подчистую. Я в магазине духовок набрал, от печек. Все в них сохраняю.

– Кота бы завел…

– Они и его сожрут… Давай выпьем, за знакомство, со свиданьицем.

Выпили, принялись закусывать.

– Сало вкусное, – похвалил Егор. – А хлеб какой-то… С лета у тебя лежит, что ли?

– Хлебушко нам редко возят. На той еще неделе привезли. Вот цвелый и едим. Може, на этой привезут. А сало у меня неплохое. Люди хвалят. Я тебе с собой покладу.

– Как жизнь-то, дед Халамей? – спросил Егор сочувственно.

– Чего жизнь? Жизня неплохая. Хорошо живу, грех жаловаться. Всё есть. Трудюся, вот все и есть. Коровка хорошая, телушка, козочки, птица. Хорошо живу.