Борис Екимов - На хуторе

– Догоняй и останавливай! – скомандовал председатель.

Трактор взял правее, позволяя набегавшей сзади машине себя обогнать. Газик пошел вровень с трактором, посигналил и затем, обогнав, остановился впереди, у правой обочины. «Беларусь», не сбавляя хода, обошел машину и покатил вперед. Председатель, уже открывший было дверцу, захлопнул ее и обескураженно глядел на спутников.

– Вот стервец…

Шофер, не дожидаясь команды, тронулся и снова стал догонять вихляющийся зад тракторной тележки.

– Перегони и ставь посредине.

Теперь трактор дороги не уступал. Отчаянно сигналя, газик все же обошел его справа, по зеленям, обошел и остановился в полусотне метров, посреди дороги. Трактор повторил тот же маневр. И не успели в машине опомниться, как прогремели мимо «Беларусь» и тележка и ушли вперед.

– Догоняй и ставь поперек! – разозлился председатель.

Тем временем колея, вильнув, перешла с правой стороны лесополосы на левую и оказалась зажатой между щеткой деревьев и вздыбленной теркой основной дороги, вовсе теперь непроезжей. Трактор шел посередке, и обогнать его было нельзя. Шофер бесполезно сигналил и сигналил, а потом, заметив прогал в лесополосе, кинулся туда, выскочил на ровное поле озимки и пришпоренно поскакал вперед и вперед, с тем чтобы, обойдя трактор, выйти на его колею возле старой птицефермы.

Трактор, конечно, обошли, и намного, и на развилке дорог остановились, дожидаясь его. Председатель и управляющий вылезли из машины и стали глядеть назад, во тьму, силясь увидеть далекий свет фар.

Прошла минута, другая. Торопливо закурили.

– Сейчас, голубчик, придет… – говорил председатель. – Сейчас прискачет. Вот так вот машину ставь, – приказывал он шоферу. – А вот здесь мы. Никуда не денется, остановится.

Трактора все не было. Докурили сигареты.

– Света нет, – сказал шофер. – Куда ж он подевался?

– Может, выключил?

Шофер вернулся к машине и остановил мотор. И теперь уже все вчетвером встали посреди дороги, глядели и слушали.

Рядом, подле наезженной колеи, смутно белел снег и чернели ветки деревьев, но чуть далее, уже в десяти шагах, тонуло все во тьме: и дорога, и поля, голые вязки, и небо – ничего не разобрать. И лишь далеко-далеко, на бугре, на бессонном грейдере два мерклых автомобильных огня шли навстречу друг другу, и встретились, и поползли прочь, все далее расходясь в просторной ночной темени.

– Не слыхать… – досадливо проговорил председатель. – Куда же он девался?

– Да мало ли куда… В лесополосу заехал и встал. В степь свильнул, в балочке схоронился, теперь ищи его.

– Зачем вот ты свернул? – попенял шоферу председатель. – Ехал бы за ним да ехал.

– Как лучше хотелось… Думаю, перехватим. Вот чертяка премудрый, этот Тарасов…

– Да-а… Ну и Тарасов…

– Ему-то чего не хватает?

– Жадность. Готов все проглонуть.

– И проглотит… Ядало здоровое…

– Ох и Тарасов…

На хуторах издавна паспортных фамилий не признавали, и всякая семья носила прозвище, данное кому-то из рода. Всяк знал Рабуновых, у которых бабка Матрена еще в молодости ходила просить к соседям рубанок да назвала его впопыхах рабуном. С того дня стала Рабунихой, а весь род ее – Рабунами. У Курсанов, в давние тоже годы, покойный дед Мосей был курсантом тракторных курсов. У Фетисовых прославился Фетис – гуляка, балагур и песенник. У Казначеевых казначеем был дед при старых еще властях.

Лишь почтальон Фокич знал всех по настоящим фамилиям, но и тот на старости лет стал терять память и порою голову ломал, глядя на конверт, вспоминая и бормоча под нос: «Косихин Николай… Это какой же Косихин… Либо из Юданов?.. Юданичев Николай…»

Один лишь Тарасов прозвища не имел, хотя известен был давно и широко. О семье его говорили просто – Тарасовы.

Если кто-то на хуторах гусей лишка заводил, его спрашивали: «Тарасовых решил обогнать?» Если сена много накашивал, говорили: «Как у Тарасовых».

О самом Тарасове сторонним людям рассказывали много и охотно. О том, как он зараз двадцать вареных яиц съедает, два фунта сала или целого гуся да четвертью молока запивает. А потом сутки напролет может из трактора не вылезать, пашет и пашет. Рассказывали, что косит он траву неотбитой тупой косой, а отбитой ему косить нельзя, потому что при его бычиной силе, замахнувшись, он может волчком крутануться и самого себя подкосить. А тупая коса его сдерживает и бережет. О том, что с трактором он как с живым человеком говорит, и тот его понимает. Многое могли рассказать на хуторах о Тарасове.

А вот теперь стояли и ждали его посреди дороги сам председатель, и управ, и главный агроном. Но в ночной степи не видно было ничего и не слышно. Лишь позади, за спиной, светили желтые огни близких ферм хутора и дома его. И далекий собачий брех был единым звуком в ночном тихом мире.

Поняв, что Тарасова не дождаться, на всякий случай проехали по дороге, посвечивая фарами вправо и влево. Но найдешь ли иголку в непроглядной теми? Доехали до поворота и вернулись, и ругали Тарасова, не жалея слов.

– Ну и нахалюга…

– Бессовестный. Ну куда волокет? Сена – на три зимы хватит. Соломы навез, я сам ему разрешал, целый скирд. И еще мало…

– Ненасытный…

– Да это просто болезнь, – доказывал агроном. – Надо тянуть и тянуть. А глядя на него – и другие.

– Нет, я его приструню, – нешуточно сердился председатель. – Я ему покажу. Скажу участковому, чтобы составил акт. По всей строгости. Это же явно не себе, это явно возит и куда-то за бутылку… – председатель проговорил и осекся. Он знал, что Тарасов водки не пьет. И выругался: – Куда же он прет ее?.. И с наших полей, и из «России».

– Есть такие люди, что готовы и купить, – подсказал шофер. – В Дурновке, в Борисах.

– Ну, мы ему продадим, мы ему устроим, – обещал председатель.

Машина между тем въехала в хутор и прямиком направилась к сараю, где техника стояла. Управляющий вылез, сходил посмотреть и, вернувшись, сказал:

– Нету тарасовского трактора. Точно, он.

Подъехали к тарасовскому подворью, прямо к воротам, и долго сигналили. Заволновались, тревожно загоготали гуси. Потом на крыльце свет загорелся – вышла Раиса. Еще не видя, кто там сигналит в темноте, она крикнула:

– Чего? Кого надо? Хозяин еще не приходил! На работе!

– Ну, вот и понятно, – сказал председатель. – Ладно, мы поехали, а ты, управ, иди и дожидайся своего передовика. Он в степи ночевать не будет. Вот ты его и встрень. А я завтра участкового подошлю. Нехай пресекает.

Машина ушла. Талдыкин проводил ее взглядом и тяжко вздохнул. Не хотелось ему в дом к Тарасову идти с дознанием и нелегким разговором. Но выбирать не приходилось.

Жена Тарасова, Раиса, еще стояла на крыльце. Талдыкин ворота открыл и пошел во двор, к свету.