Анна Берсенева - Ответный темперамент

– Тогда, значит, ты можешь его почувствовать. Руками.

Она быстро села на ковре с ним рядом. Ей хотелось видеть его лицо. Она была счастлива безмерно. Ей вот только надо было еще видеть его лицо, и счастье стало бы еще безмернее. Хотя так, может, и не бывает, во всяком случае, по правилам так сказать нельзя.

– Медведя руками почувствовать? Ну, если б знать, что он их не откусит…

Он вдруг что-то вспомнил, и улыбка мелькнула у него на губах.

– Что ты вспомнил? – спросила Ольга.

– У нас в деревне дед один был, тоже что-то такое говорил. Ты, мол, Герка, руки об облако потер, которое за коровником лежало, с того ты ими все теперь и чувствуешь.

– А ты правда потер?

Герман расхохотался. Она впервые слышала, чтобы он так смеялся.

– А оно правда лежало за коровником? – спросил он. И вдруг стал серьезным. – Оля… Можно я тебя спрошу?

– Можно, – кивнула она.

– Ты замужем?

– Я была замужем двадцать лет, – помолчав, сказала она. – И очень была счастлива. Разошлась с мужем полгода назад. Почти в тот самый день, когда кошку к тебе привезла. Все это странно, я понимаю.

Кажется, его не беспокоило, странно это или нет. Что-то другое его беспокоило.

– Почему вы разошлись? – спросил он.

Трудно было понять, зачем ему надо это знать.

– Он нашел себе другую женщину. Молодую. Хотел бы, правда, и меня при себе сохранить, но я не захотела. Вот и все. Ничего особенного. Так у многих бывает в нашем возрасте.

– Я не найду себе другую женщину, – сказал он.

Он сказал это так серьезно, что тут уж Ольга не выдержала и расхохоталась. Она чуть не плакала от смеха, да что там чуть, у нее в самом деле слезы полились из глаз.

– Ты мне не веришь? – расстроенно спросил Герман. Он лежал на ковре, закинув руки за голову, и смотрел исподлобья. – Ну почему ты смеешься?

– Потому что ты очень мужчина. – Ольга наклонилась и поцеловала его. – Вопрос – ответ. Муж тебя бросил – я тебя не брошу.

– Но это же правда. – Герман уже сидел рядом, заглядывая Ольге в глаза. – Я правда тебя не брошу. Что ж я, дурак, тебя бросить? Ну, о чем ты думаешь? Боишься разочарования? – вдруг догадался он. – Потому что не девочка уже и разочаровываться будет тяжело?

Ольга вздрогнула. Он сказал об этом теми же словами, что и мама.

– Я не знаю… – тихо проговорила она. – Ничего я не знаю, Гера…

– А я знаю. Мне есть с чем сравнивать, Оля, уж ты не обижайся, – твердо, даже жестко сказал Герман. – Вот это все, что у нас с тобой так неожиданно вышло, – есть мне с чем это сравнить. Больше я мимо не пройду, – не совсем понятно добавил он. – Так что давай попробуем друг к другу приладиться. В быту я довольно непритязателен. Хотя черт его знает, может, это я себя умиротворенно оцениваю, а на самом деле все не так.

– Посмотрим, так или не так, – усмехнулась Ольга.

– Посмотри, Оля, посмотри! – произнес он почти жалобно. – Я тебя очень буду любить, честное слово. Я тебя уже сейчас люблю.

И тут его голос переменился: исчезли жалобные, немножко преувеличенные, немножко иронические, немножко тревожные интонации. Он осторожно коснулся Ольгиной щеки, провел по ней рукою.

– Люблю я тебя, Оля, – сказал он тихо.

– Не знаю, обо что ты руки потер, – так же тихо сказала она. – Но у меня от твоих рук все переворачивается.

Она прижала его ладонь к своей щеке, послушала бурю, которая там, в его ладони, снова поднималась. Потом перестала слушать – он снова обнял ее и снова стал целовать. Теперь все, что он делал с нею, уже не напоминало удар молнии. Если они и прилаживались друг к другу, то происходило это без сбивчивого труда – общим легким дыханием.

Когда они снова лежали рядом – ее голова у него на плече, – Ольга скосила глаза и спросила:

– Ой, а что это за шрамы у тебя?

Она не заметила этих шрамов раньше, потому что лежала на другом его плече. Они были бы похожи на царапины, если бы не были такими широкими и длинными.

– Не обращай внимания. Шрамы не украшают мужчину, уверяю тебя. Во всяком случае, в моей профессии. Не украшают, а свидетельствуют о его недоработке или даже глупости.

– А какая у тебя была недоработка? – не отставала Ольга.

Его профессия вызывала у нее опаску.

– Не рассчитал наркоз для медведя. Правда, несколько извиняет то, что оперировал в неподходящих условиях. На снегу практически, в тайге под Уссурийском. Он и проснулся не вовремя.

– И что? – со страхом спросила Ольга.

– Да ничего, ничего. Выкрутились как-то. Ассистент у меня был мощный, такой, знаешь, какие раньше на медведя в одиночку с рогатиной ходили. Обошлось.

– Как же обошлось?.. – пробормотала Ольга.

И вдруг заметила, что Герман спит. Он уснул мгновенно, посреди не фразы даже, а слова.

«А еще говоришь, не устал».

Она чуть не сказала это вслух, но побоялась его разбудить. Хотя вряд ли его разбудил бы сейчас даже гром.

«Как медведь под наркозом!» – подумала Ольга.

Ей стало весело. Он совсем не похож был на медведя.

Она поискала взглядом какое-нибудь одеяло, плед, что-нибудь, чтобы его накрыть. Но ничего ей на глаза не попалось. Тогда она легла рядом, прижалась к нему, положила руку ему на грудь.

Наконец в его теле был покой. Не тревога, не порыв – покой.

Ольга лежала рядом, слушала, что происходит в нем сейчас, когда он спит, и думала, можно ли начать жизнь с чистого листа.

Она этого не знала. Она другое знала: в мужчине, которого она чувствует всего и всей собою, чистота бесконечная, ясная, сильная – и всю эту силу чистого листа он предложил ей.

И все поэтому казалось ей возможным.