Трейси Шевалье - Падшие ангелы

Я встала — мне было больно слушать, как он говорит о мамочке, но я не хотела, чтобы он видел, как расстроили меня его слова.

— Спасибо, что сказал, — поблагодарила я. — Я постараюсь узнать у папочки — не изменилось ли что.

Саймон кивнул.

— Просто подумал, тебе надо бы об этом знать, — неловко сказал он.

Я спрашивала себя, известно ли Саймону, что мистер Джексон разговаривал со мной насчет кремации, — обо всем остальном он, казалось, уже разузнал. Но если ему и было это известно, то мне он ничего такого не сказал. Когда я стояла у могилы Айви Мей, мистер Джексон поймал мой взгляд, и на его немой вопрос я просто покачала головой. К этому времени он уже все равно, наверное, догадался, что папочка сказал «нет», иначе мы бы дали ему знать.

Вместо этого я спросила Саймона о другом — о том, что он наверняка знал.

— Что случилось с Айви Мей в тот день? — спросила я, глядя ему в глаза. — Мне никто не говорит.

Саймон заерзал на мраморном постаменте. Он долго молчал, и я уже собиралась было повторить вопрос. Но тут он откашлялся.

— Ее задушили.

Его ответ был таким прямолинейным, что я почувствовала, как у меня самой напряглось горло.

— Мужчина? — выдавила я из себя.

Саймон кивнул, и по его лицу я поняла, что дальше задавать вопросы мне не следует. Некоторое время мы сидели молча.

— Мне так жалко твою ма, — сказал вдруг Саймон. Он наклонился и неожиданно поцеловал меня в щеку, а потом вскочил с надгробия и унесся прочь.

Вернувшись домой, я столкнулась в передней с бабушкой — она разглядывала доставленные букеты: лилии, перевязанные зелеными, белыми, пурпурными и черными лентами.

— Суфражистки! — бормотала она себе под нос. — Хорошо, что мы…

Она замолчала, увидев меня, и спросила:

— Ты уже вернулась с поминок?

— Я еще не была у Уотерхаусов, — призналась я.

— Не была? Тогда поспеши. Отдай дань уважения. Несчастная мать поседела от горя. Такая ужасная, ужасная смерть. Я надеюсь, они поймают негодяя, который… — Она замолчала на полуслове.

— Я пойду, — солгала я. — Но сначала мне нужно поговорить с миссис Бейкер. — Я скорее побежала вниз, чтобы не нужно было объяснять ей, почему я не иду на поминки. Я просто не могу видеть миссис Уотерхаус — она как-то вся посерела, и жизнь словно ушла из нее. Я не могла себе представить, что чувствует мать, потеряв ребенка, к тому же потеряв так ужасно и непонятно. Я могла это сравнить только с тем чувством, которое испытывала сама, потеряв маму: боль, пустота и неуверенность в жизни теперь, когда из нее ушло то, что казалось таким обязательным и естественным. Пусть я редко видела мамочку в эти последние годы, пусть мы были не очень близки, но она хотя бы была жива. Мамочка словно загораживала меня от огня, а потом внезапно исчезла, и теперь я чувствовала обжигающее пламя у себя на щеках.

Но миссис Уотерхаус, наверное, не испытывала ничего, кроме ужаса, который я даже и описать не могу.

Было ли второе страшнее первого, как на это намекала Лавиния? Я не знала. Я знала только, что не могу встречаться с пустым взглядом миссис Уотерхаус, не чувствуя при этом, как пропасть разверзается внутри меня.

Вместо поминок в доме Уотерхаусов, я пошла вниз к миссис Бейкер — узнать о наших. Поскольку она готовила еду для поминок, то ей лучше всех было известно, изменилось ли что-то.

Она мешала бульон под студень в кастрюле на плите.

— Здравствуйте, мисс Мод, — сказала она. — Вам бы поесть надо. Вы к еде в последние дни и не прикасались.

— Я не хочу есть. Я… я хотела узнать — как, к пятнице все будет готово? Бабушка просила у вас узнать.

Миссис Бейкер как-то странно на меня посмотрела.

— Конечно будет. — Она снова повернулась к кастрюле. — Я только сегодня утром говорила с вашей бабушкой. За два часа ничего не изменилось. Говяжий студень за ночь застынет. Окорок доставят сегодня вечером. Все должно быть готово сегодня к концу дня. Миссис Коулман хотела, чтобы я все приготовила заранее, чтобы завтра помочь ей с другими делами — временной девушкой она не очень довольна. Правда, я ведь тоже что угодно делать не стану. Вот на коленях с тряпкой — хоть ты меня зарежь, ползать не буду. — Она устремила сердитый взгляд в кастрюлю. Я знала, что ей не хватает Дженни, хотя сама она в этом никогда не признается.

Она явно думала, что похороны будут в пятницу. Если папочка и перенес похороны на другой день, никто об этом не знал, кроме него и, возможно, бабушки. Ни у него, ни у нее я спросить не могла, к тому же правду они бы мне все равно не сказали.

Когда на следующее утро я спустилась к завтраку, бабушка и папочка сидели за столом перед нетронутыми чашками с кофе в своих лучших траурных одеждах. На их лицах было какое-то особое выражение, но, когда я села за стол перед тарелкой с остывшей овсянкой, они просто сказали мне: «Доброе утро, Мод». Я попыталась есть, но не смогла, так что просто размазывала кашу ложкой по тарелке.

Раздался звонок в дверь. Папочка и бабушка вскочили со своих мест.

— Я сама, — сказала бабушка временной горничной.

Я уставилась на папочку, но он на меня не смотрел — уставился в газету, хотя не думаю, что он и вправду ее читал.

Я слышала тихие голоса в прихожей, потом тяжелые шаги по лестнице, скрип ступенек. Скоро шаги зазвучали наверху — в комнате мамочки, и тут я поняла, что Саймон был прав.

— Почему ты это сделал, папочка?

Он по-прежнему не смотрел на меня.

— Доедай свою кашу, Мод.

— Я не хочу есть. Почему ты перенес день похорон?

— Иди и переоденься в свое новое платье, Мод, — раздался голос бабушки у дверей.

Я не шелохнулась.

— Я хочу знать, почему ты это сделал. Я имею право знать.

— Нет у тебя никаких прав! — зарычал отец, шарахнув кулаком по столу так, что кофе из обеих чашек пролился. — Не смей больше так говорить. Ты моя дочь, и ты будешь делать то, что я тебе приказываю! А теперь иди и переодевайся!

Я не шелохнулась.

Папочка сердито посмотрел на меня.

— Я что — уже не хозяин в своем доме? Меня что никто не слушает? Ее влияние простирается так далеко, что даже моя собственная дочь не делает то, что я ей говорю?

Я не шелохнулась.

Папочка схватил мою тарелку с овсянкой и швырнул на пол. Она разбилась у ног ошарашенной горничной.

— Ричард, — остерегающе сказала бабушка. Она посмотрела на меня, ее лицо сильнее, чем всегда, бороздили морщины, словно она плохо спала. — Похороны твоей матери состоятся сегодня. Мы решили, что лучше будет провести тихую службу, чтобы там не было нежелательных элементов. А теперь иди к себе и оденься. Поторопись, а я пока скажу пару слов миссис Бейкер. Экипаж скоро будет у подъезда.

— Я не хотел, чтобы похороны превратились в демонстрацию суфражисток, — сказал вдруг папочка. — Ты видела, что произошло, когда ее выпустили из тюрьмы, — они устроили из этого празднование, победу. Черт меня побери, если я позволю им сделать из нее мученицу. Они ее называют падшим товарищем. Пусть катятся к чертовой матери. — Он сел с такой гримасой боли на лице, что я почти готова была простить его.