Юлия Зеленина - КС. Дневник одиночества

– Фу! Вы не наелись этой кутьи в первый день? – поморщилась гостья.

– Это традиция. С кутьи начинается поминальный обед, – восполнила я пробел знаний у присутствующих.

– Смешное название. Ваня, почему обязательно надо есть кучку холодного риса с изюмом? – дребезжащим голосочком спросила невинная принцесса.

– Я не знаю, – растерялся папа и уставился на меня в ожидании разъяснений.

– Зерна служат знаком воскрешения, а изюм знаменует духовную сладость благ вечной жизни в Царствие Небесном. Это как бы бессмертие души. Еще на поминальном столе не должно быть спиртного, – просветлила я присутствующих спокойным голосом. Папа замер, внимательно слушая мою речь. Я торжествовала, ведь мне удалось перехватить внимание короля!

– Откуда ты знаешь? – удивленно спросил он.

– Я была в церкви, там рассказали. – Увидев, что папины глаза стали еще больше, а рот открылся для вопроса, я опередила его и быстро протараторила: – Да, папа, я забегала в храм. Грехи замаливать…

После встречи с мамой я пошла в церковь. Я никогда не была в храмах, потому что не верила в Бога. Я рассказала священнослужителю коротко о своих страхах, о том, как общалась с умершей матерью. Он посоветовал чаще ходить в церковь, исповедаться, рассказал о поминальном обряде, после чего задрав рясу, достал из кармана джинсов мобильник и, взглянув на часы торопливо ушел, бросив на ходу: «Молись об упокоении души ее грешной». Я не поверила в Бога, но посещение церкви меня немного успокоило.

Мордочка Голубевой скривилась, она устало зевнула.

– Я тебя умоляю, всегда все пили на поминках, – бесцветно произнесла папина любовница. – И жрали от пуза.

– Главное в поминках не еда, а молитва для улучшения загробной участи почившего.

– А снятие эмоционального стресса? – сказала задорно Голубева. – Выпьем!

Папа словно по сигналу подхватил рюмку и опрокинул ее содержимое внутрь. Он так старался угодить своей Марише в день поминок умершей жены! Его юная возлюбленная маленькими глоточками выцедила водку, после чего перегнулась через стол и пошло улыбаясь, что-то прошептала на ухо моему отцу. Она вела дурную игру против меня. Ей доставляло удовольствие демонстрировать власть над стареющим ловеласом. Она выглядела очень уверенно. Закрепляясь на пьедестале возлюбленной Ивана Павловича, Голубева вела себя как хозяйка квартиры. Я наблюдала за ее властными движениями и внутренне смеялась. Мне показалось, что моя бывшая одноклассница сравнялась по возрасту с папой, так ей видимо хотелось закрепиться рядом с ним.

– Особенно тебе надо стресс снять, – сказала я резко, глядя на Го л у б е в у.

– Да, представь себе, я каждый день живу в стрессе. У меня даже волосы начали выпадать.

Меня раздражала эта профанация. «Можно было избежать застолья, зачем из поминок устраивать цирк?!» – кричал мой разум. За столом повисла пауза. Мы думали о маме… каждый в своем ключе.

– Папа, расскажи еще раз, как вы познакомились с мамой, – попросила я, первав тишину.

Мне нравилась эта забавная история. Папа в молодости безумно походил на одного знаменитого в то время французского артиста. По всем кинотеатрам шел фильм с участием звезды. Мама была влюбленая х, и однажды она столкнулась с папой. Он воспользовался моментом, потому что знал, что поразительное сходство – его главный козырь. Неделю он дурачил очарованную красотку, и только в ЗАГСе она поняла, что перед ней русский Иван, будущий преподаватель университета. И, как ни странно, мама не сбежала из-под венца и все равно стала его женой. Папа смешно рассказывал про свои ухаживания, как он, не зная французского, изображал жителя заграницы, как брал дорогие вещи у приятелей, чтобы очаровывать прекрасную Майю… Это было сказочно романтично…

– Не думаю, что это хорошая идея. Потом как-нибудь твой папа расскажет тебе все, что ты попросишь, – строго сказала Голубева видимо примеряя роль мачехи. Принцесса Мариша положила свою тоненькую ручку на папино колено. Я вопрошающе посмотрела на своего предка, но он лишь развел руками.

– Зачем тогда весь этот балаган? – сдерживая слезы, воскликнула я.

– Какой балаган? – недоумевал папа.

– Поминки.

– Так ведь положено девять дней отмечать, – вписалась в наш разговор папина радость.

«Отмечать», – фыркнула я, понимая свое поражение. Маленькая птичка с тоненьким голоском завладела ключиком от сердца Ивана Павловича. Пчелка Майя, отравляющая нашу жизнь, устранена, и путь расчищен для бывшей одноклассницы, так цепко держащей в своих маленьких ручках потрепанное сердечко папы. Сославшись на то, что у меня схватило желудок, я ушла в свою комнату, оставив голубков вдвоем справлять поминки по моей маме.

Я улеглась на кровать и глухо зарыдала. Как жить дальше – я не представляла. Ночной визит мамы разделил мое сознание на две части: одна сокрушалась о том, что жизнь ее была пропитана отсутствием любви, а жало, как оказалось, всего лишь оружие, которым вынуждена была защищаться несчастная Пчелка Майя; другая – прокручивала киноленту под названием «Похищенное детство». Из моего сердца ушла ненависть. Теперь я понимала ее и жалела.

Дверь скрипнула и на пороге моей комнаты появилась Голубева. «Наш бабий поединок, похоже, продолжится», – думала я, украдкой смахнув слезинки.

Папина любовница кашлянула и натянуто произнесла:

– Я очень хочу, чтоб мы с тобой подружились.

– Оно тебе надо?

– Нет. Ваня меня попросил.

«Эх, Ваня, Ваня», – хотелось произнести нараспев. Я теряла папу со скоростью света.

– Ну, так что? – требовательно вопрошала возлюбленная папы. – Мы же можем хотя бы не быть врагами. Неужели тебе трудно?!

– Нет, не трудно, – процедила я сквозь зубы.

Мне хотелось размазать эту писклявую навязчивую блондинку об стену.

– За что ты на меня сердишься? За то, что я его люблю? – продолжала она щебетать.

Я молчала. Неужели этой тупой курице не понятно, что она влезла в чужой дом, словно вор! Она – злобный вирус, разрушающий остатки моей семьи.

– Эгоистка чертова. Тебе ведь наплевать на отца. Ты, кроме слов «я» и «мне», ничего не знаешь. Почему ты не даешь ему шанс? – возмутилась Голубева.

– Шанс на что?

– На счастье. Ведь ты же знаешь, как для него важно твое мнение. Он не женится на мне из-за тебя! Он ждет, когда ты устроишь свою судьбу, чтобы потом начать заново строить свою жизнь. Отпусти его, а? Просто отпусти. Дай ему воздуха. Он задыхается.

– Он что, болен? – медленно произнесла я.

– Он задыхается от отсутствия свободы.

Я это уже слышала… в детстве… Итак, я вернулась к основной траншее, которую небезуспешно рыла в течение определенного количества времени. КС! Папина любовница утверждала, что я не даю ему дышать и ограничиваю его свободу. Сначала задыхалась мама, а теперь папа… Им просто плохо, что у них есть я.