Татьяна Соломатина - Кафедра А&Г

– Да он у тебя гений! А говоришь, некрасивый… Эх ты! – Мужчины пожали друг другу руки на прощание.

Сашенька действительно опережал в интеллектуальном развитии сверстников. В школе он был записным отличником безо всяких видимых усилий с его стороны. И у него даже хватило ума не обнародовать многие и многие свои способности, потому что быть вундеркиндом – значит быть изгоем. А быть изгоем с такой внешностью – хуже не придумаешь для человека. Вопреки ожиданиям матери, его никогда не били, не высмеивали и не унижали. У него не было обидных кличек, несмотря на удобную фамилию и очень способствующую выдумыванию обидных прозвищ внешность. Особенно в школах, подобных той, куда ходил Саша Болтунов. В стране всеобщего равенства некоторые были равнее прочих, и в данном конкретном общеобразовательном учреждении дети рабочих и кадровых сотрудниц ЖЭКа не учились. В обычных школах всё решалось просто: драка до первой крови, бойкот до первых слёз и гонор до первого подзатыльника. В спецшколах – кроме всего прочего, школа, где учился мальчик, была ещё и математической – всё было несколько сложнее. Учителя боялись иных учеников, точнее – их родителей, и у детишек за спиной всегда был приятный мятный холодок вседозволенности. А там, где всё можно, разум не довольствуется такими неизысканными конструкциями, как «сам дурак!», а тело – простейшим кулачным боем или дёрганием за косичку. Но Сашенька Болтунов умело проскальзывал все пороги подрастающего уродца. Он был умён, хитёр и обаятелен. Так что друзья и даже подруги у него были. Он неплохо музицировал – мама с папой отдали его в музыкальную школу, которую он успешно окончил по классу скрипки, категорически отказавшись от дальнейшего «пиликания». Но при случае мог сыграть и на рояле, и на гитаре. К тому же моментально подбирал на слух. Отлично танцевал – сказывалось великолепное чувство ритма, скрадывающее рваную манеру движения. Прекрасно играл в покер, бридж, преферанс. Знал наизусть огромное количество стихов и даже целые поэмы, заучивать которые стал самостоятельно с шестилетнего возраста. И обладал великолепными манерами. Там, где фигуристые подростки в пароксизме гормональных всплесков говорили нелепости, краснея до стержней своих юношеских фурункулов, Сашенька Болтунов был не по возрасту галантен и точно знал, когда подать руку, отодвинуть стул, встать, сесть и так далее. Девочки рядом с ним чувствовали себя необыкновенными и спустя пять минут общения переставали замечать его, мягко говоря, внешнюю непривлекательность. После школы он пошёл на юридический факультет университета. Здесь уже можно было не так скрываться, как в школе, поэтому, окончив юрфак за три года, Саша Болтунов поступил ещё и в институт народного хозяйства на какой-то из экономических факультетов. Чтобы через два года иметь в кармане уже два красных вузовских диплома.

Мать так и не смогла его полюбить, несмотря на распространённое мнение о том, что ущербных в чём бы то ни было детей любят сильнее. Никакой любви между ними не было, но красивая женщина постепенно смирилась с тем, что рядом с ней живёт страшный молодой человек. Если верить документам – её сын. Благо он не доставлял никаких особых хлопот, напротив, им можно было гордиться во время застолий, особенно когда после некоторого количества спиртного в узком кругу всплывала тема неблагодарных и никчёмных отпрысков успешных, всего самостоятельно добившихся родителей. Да и размеры жилплощади, и расписания жизней позволяли матери сталкиваться с сыном лицом к лицу не слишком часто. Папа был уже генералом – красиво седовласым, элегантно стареющим, не особо выдающимся генералом Комитета государственной безопасности, став им за выслугу лет, а не за какие-то особые заслуги перед отечеством. Он сына любил. Не страстно и безоглядно, а скорее уважительно. Понятно, что Александр Юрьевич Болтунов был пристроен на службу в вышеозначенное ведомство. По той же части, по каковой прежде служил его отец. По хозяйственной.

Известные всем перемены отца не особо коснулись. Он успел как-то очень вовремя и тихо уйти на пенсию, никаких ни прокоммунистических, ни оппозиционных взглядов не высказывал и гражданских позиций ни в каких позах не имел. Он сумел недорого и без лишнего шума выкупить прежде государственную дачу в недалёком пригороде, воспользовавшись дельными советами сына, обладавшего не просто комбинаторным складом ума, а недюжинным складом нестандартно комбинаторных способностей. На правах собственника земельного владения и возведённых на нём строений генерал в отставке и отъехал вместе с женой, оставив Сашку полноправным хозяином большой квартиры в самом центре столицы. В прежде абсолютно городском папеньке открылись большие крестьянские таланты. Бывший завхоз-разведчик, к удивлению новой генерации соседей, в очередной раз экспроприировавших прежде экспроприированное у предыдущих экспроприаторов, возвёл на без малого шестидесяти сотках земли не особняк с отдельно стоящим зданием бассейна и не теннисный корт с домиком для гостей. А тепличное хозяйство. Где выращивал хрустящие огурцы, ароматные помидоры, чернильные баклажаны и совершенную по всем органолептическим свойствам клубнику. Всё ещё молодая и красивая жена, вопреки ожиданиям, тоже увлеклась огородничеством и с тем же пылом начала разыскивать специальную литературу, с каким прежде доставала журналы «Бурда» и каталоги «Некерман». В сезон они загружали чистенькую красивую сельхозпродукцию в «тридцать первую» «Волгу» и везли её на ближайший рынок, где и продавали собственноручно в считаные часы. В их жизни наступила полная и окончательная гармония. Очередной «закат эпохи» если и изменил их судьбы, то уж никак не к худшему. Что может показаться странным юным созданиям, привыкшим к излишне зачастую истеричной окраске преподносимых им событий новейшей истории России. Со временем Сашка нашёл для отца более приемлемые каналы сбыта продукции – непосредственно в рестораны. Потому как ему, уже майору ФСБ, было как-то неловко, что отец с матерью торгуют на рынке.

– Нехорошо, Сашенька, стыдиться собственных родителей! – заявляла сыну мать.

– Да что ты?! – иронично вскидывал Саша некрасивую лохматую бровь. – О каком стыде ты говоришь? Разве хоть кто-нибудь из нас хоть кого-нибудь хоть когда-нибудь стыдился, мама?! Я всего лишь хочу облегчить вам жизнь.

Отец лишь посмеивался из глубокого кресла, стоящего у камина, и думал о том, что гены – действительно загадочная штука. И если ты «из крестьян», то рано или поздно они, эти гены, себя фенотипически проявят. Были бы только созданы подходящие условия. Хотя, судя по всему, и без купцов не обошлось – вон у Сашки как мозги работают. И откуда это в нём? Неизвестно. Увы, совершенно неизвестно. Старший Болтунов о своей семье ничего не знал. В семь лет его отловила комиссия по беспризорникам и поместила в соответствующее учреждение. Воспоминания его о более ранних годах отрочества были крайне отрывочны и смутны. Грохочущее урчание в животе и тощий пёс на верёвке, которого у него отобрали. В этом месте в душе старого отставного чекиста была страшная тупая боль, и он предпочитал её не бередить. Что это был за пёс, почему он был с ним, маленьким мальчиком, который не знал, как его зовут, он не помнил. И вспомнить даже не пытался. Хорошо потом, всю последующую жизнь, было не до этого. Он был занят. Но даже сейчас, на старости лет, он не мог завести собаку. У всех соседей были псы, восседающие в вольерах и гордо прохаживающиеся по владениям, а он никак не мог. Ерунда! Главное – растить свои огурцы. И сын вышел отличный, а что не красавец, так мужчина, чуть красивее обезьяны, уже Ален Делон!