Инок ВСЕВОЛОД - НАЧАЛЬНИК ТИШИНЫ

"Напрасно ставят капканы на пути тех, у кого есть крылья…".

Рукопись "Начальник тишины".

"Звезды, сиявшие в Вифлеемскую ночь, и ныне над нами".

Святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский.

Заключенный Филимонов Влас уже третью неделю находился в тюрьме закрытого типа, в камере смертников. Сюда его привезли после окончания следствия и вынесения смертного приговора. Нельзя сказать, чтобы Влас очень уж мучился душой. Он тупо и обреченно смотрел на приближающуюся смерть, как затравленный бык смотрит на тореадора. Больше всего теперь Влас мучился от казни временем. Всякий раз, когда надзиратель подходил к двери его камеры, Влас внутренне напрягался, ожидая команды: "На выход без вещей", – и всякий раз, не услышав этой команды, нервно улыбался…

Родился Влас в Москве в конце шестидесятых и был из тех, кто с детства мечтает о счастье всего человечества. Мама вместо колыбельной песни читала ему нараспев горьковскую сказку о соколе из "Старухи Изергиль", а дедушка на памятных фотографиях делал надписи вроде "Желаю тебе стать настоящим советским человеком".

Однако в юношеском возрасте Влас разуверился в советских идеалах, хотя еще продолжал верить в возможность некоего индивидуального честного пути. Но и эта вера была уничтожена при столкновении с действительностью, особенно когда Влас поступил в Высшее Военно-политическое училище. Там он увидел действие только одного закона – закона силы.

Тем временем перестройка, начавшаяся в стране, свергала один за другим все идеологические кумиры, взамен не предлагая ничего определенного. Это "определенное" Влас нашел для себя сам, прочитав вновь переизданные труды Фридриха Ницше. Учение о сверхчеловеке пришлось ему по душе. Убежденным ницшеанцем вернулся Влас к гражданской жизни, уйдя из училища по собственному желанию.

Но жизнь не спешила встать на колени перед новоявленным сверхчеловеком, хотя Влас и был настроен решительно. Он так и заявил однажды другу: "К своей цели я пойду по трупам". Правда, он затруднился бы ответить на вопрос, о какой именно цели идет речь.

Возможность идти по трупам Власу вскоре представилась. Но он оказался плохим сверхчеловеком: срезался на первом же серьезном деле. И вот на это он больше всего злился, сидя в камере смертников. Злился он и на заказчиков, и на жертву, но больше всего он злился на девчонку. "Ну почему, почему я тогда ее не прикончил? Ведь она же наверняка и сдала", – думал Влас.

День тянулся за днем. С утра до вечера Влас бесцельно слонялся по прямоугольной одиночной камере, время от времени присаживаясь на единственный табурет. В 10 часов вечера надзиратель выдавал так называемый "вертолет", то есть переносную деревянную койку без ножек. Влас устанавливал "вертолет" на бетонный пол, кутался в телогрейку, ложился и подолгу не мог заснуть. В шесть утра "вертолет" отбирали, и начинался новый бессмысленный день его жизни.

Однажды вечером, уже после отбоя, когда Влас вертелся на своем жестком ложе, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, дверь камеры отворили.

"Что еще за ночные гости?", – подумал Влас. Надзиратель ввел в камеру какого-то человека. Влас безуспешно пытался рассмотреть вошедшего, но не мог по причине слабого освещения, а также потому, что нежданного гостя закрывал собой надзиратель. Тем временем последний объявил:

– Заключенный Филимонов, к тебе подселенец до утра. Его только что привезли, а у нас свободных одиночек больше нет, вот и приказано к тебе.

К сказанному надзиратель обиженно добавил:

– Только "вертолетов" лишних у меня нет.

В голове Власа пронеслось: "Так. Если привели авторитета, то мне светит остаться без "вертолета" и всю ночь, сидя, кимарить".

Надзиратель вышел, оставив Власа один на один с новым соседом. Нет, это был не авторитет, скорее доходяга, и Влас перевел дух: "Буду спать нормально. А этот пусть устраивается, как знает".

Тут новый сосед озадачил Власа.

– Мир дому сему, – сказал он негромко и мягко улыбнулся.

– Слушай, братан, – резко ответил Влас, – спать тебе негде. Вот садись, если хочешь, – он указал жестом на табурет.

Ночной гость тихо и даже как-то изящно прошел мимо Власа и мимо табурета в угол камеры и опустился на корточки, при этом как бы сам себе говоря:

– Птицы имеют гнезда, и звери имеют норы, а Сын человеческий не имеет, где преклонить главу.

"Ну и странный сосед мне попался, – думал Влас. – Какими-то присказками говорит. Уж не свихнулся ли?.. А может, он актер бывший? То-то он мне кого-то напоминает. Слушай, а может это подсадная утка, стукач? Может из меня хотят дополнительные данные выжать?".

– Эй, как тебя там? – обратился Влас к соседу. – А это что за маскарад? Что они тебя в крашеную простыню завернули, что ли?

– В простыню? – сосед улыбнулся. – У меня одежда была такая, в которой здесь не положено, а робу ночью искать не стали, вот и выдали мне эту багряницу. Мне ведь до утра только.

"Какую багряницу? Что он мелет? – недоумевал Влас. – Нет, на стукача этот доходяга не похож. Не стали бы менты такой спектакль закатывать. Смотри-ка, да он – босой".

– А обувь-то, обувь они зачем с тебя сняли?

– Это не они. Это раньше. Меня и привезли сюда без обуви.

– А почему тебя не обрили?

– Не успели еще. Меня ведь недавно арестовали.

– Недавно арестовали и сразу в камеру смертников. Странно все это. Ну, да ладно, – смягчился Влас, – давай знакомиться.

Манерно раскланявшись, Влас представился:

– Убийца Влас, собственной персоной. Приговор – вышка. А как Вас величать, сударь?

Гость, подняв свои большие печальные глаза на Власа, молчал. Тут Влас впервые заметил, что исхудавшее лицо гостя все в ссадинах и кровоподтеках.

"Здорово они его били", – подумал Влас и с иронией в голосе обратился к гостю:

– Ты что оглох? Культурные люди при встрече знакомятся. Чего молчишь?

– Я, – медленно и спокойно проговорил гость, – судия.

– Это что, кликуха такая?

– Нет. Я – твой судия, – так же спокойно и рассудительно ответил гость.

"Ну, все ясно, – мысленно подвел итог Влас, – этот парень – точно сумасшедший. Теперь понятно, почему его менты не хотят здесь на постоянку прописывать. Наверно, утром в закрытую дурку отвезут. А сюда он, видно, случайно попал или с пересылкой. Ну, о спокойном сне можно и не помышлять. Может, он маньяк какой, кто его знает. Нет, уж лучше совсем не спать".

В какой-то момент Власу стало жалко сокамерника, ведь больной человек. Но он сразу же осек себя. Ницше учил презирать таких недочеловеков. И все-таки Влас, то ли из жалости, то ли из приличия, то ли потому, что все равно спать не хотелось, немного смущенно сказал гостю: