Николай Гарин - Таежная богиня

После приветствий и представлений Бабкин повел гостей сначала в контору — низенькое длинное здание рядом с пристанью. Показал знамена, грамоты, кубки, призы, завоеванные в соцсоревнованиях. Сводил гостей и на звероферму, где выращивались сотни чернобурых и платиновых песцов. Зашли в пошивочную мастерскую, где шились меховые шапки, унты и другие изделия из оленьего и песцового меха. Лишь к обеду Бабкин повел гостей к себе домой. За время экскурсий поспела баня, которую ловкий паренек лет семнадцати, сын директора, успел истопить. После бани началось застолье.

Пилипенко еще по дороге с легкой иронией и завистью называл его князьком, наподобие дореволюционных туземных властителей, что правили в этих краях.

И теперь, сидя за длинным столом, распаренный и обласканный радушием и вниманием хозяев Никита не верил своим глазам. Стол ломился от яств. Три тазообразных блюда до краев были наполнены икрой. В одном была черная осетровая, в другом оранжевая икра щекура и в третьем опять черная, но со сливками. На длинных деревянных тарелках лежали два запеченных осетра длиной в добрый метр. Две высоченных горы оленьих языков дымились между блюдами. Груда ароматнейших свежекопченых оленьих ребрышек, нежных и хрупких, от одного вида которых текли слюнки.

— Не стесняйтесь, гости дорогие, как говорится, чем богаты... Горяченькое, пироги и прочее будет позже. А сейчас говорите, что пить будете? — Бабкин не переставал широко улыбаться и излучать самое искреннее радушие.

— Может, водочки? — предложил Пилипенко, оглянувшись на товарищей по командировке.

— Ну что ж, водочки так водочки. Сергей, — повернулся он к сыну, — неси.

Через пару минут паренек внес ящик “Столичной”. Бутылки были матовые от инея.

— Я их в мерзлотнике держу, в вечной мерзлоте. А может, строганинки, морского омулечка или речного муксунчика, а? С холодной водочкой в самый раз. Да вы говорите, что надо, найдем, не сомневайтесь. Поищем и найдем, — с лица хозяина не сходила голливудская улыбка.

Все, что бы ни пробовал Никита, вызывало его восторг. Особенно понравились ребрышки. Никита медленно обгладывал мясо, хрустел упругими хрящиками, заедая их мороженой морошкой. Сочетание было удивительным. Хозяйка стала вносить пироги. Здесь были и рыбные, и мясные, и с грибами, и с печенью... Однако, не попробовав и половины блюд, Никита с сожалением понял, что все же наступил предел.

На следующий день лишь к обеду все собрались в кабинете директора. Андрей брал интервью, Юрий снимал Бабкина на фоне знамен и почетных грамот, а Никита делал наброски портретов будущего депутата Верховного Совета. Поскольку поездка, как считал Никита, была для него практически коммерческая и в кармане лежал приличный аванс, то он принялся сразу за главный портрет — “Товарищ Бабкин на рабочем месте”. В договоре значились еще две картины — “Товарищ Бабкин среди оленеводов” и “Товарищ Бабкин в кругу семьи”.

После вчерашнего приема и удивительного застолья, которое должно было продолжиться в конце дня, Никита хотел услужить директору и сделать портрет солидным, с надлежащим пафосом. Поработав часа три, он остался доволен началом. Не скрывал удовлетворения и сам Бабкин, разглядывая пока еще сырую работу.

На третий день был запланирован облет некоторых оленеводческих бригад, которые стояли на побережье Байдарацкой губы. Однако непогода существенно изменила планы. Все побережье Карского моря закрыли для полетов. Ребята приуныли. Особенно огорчился Никита. Ему неожиданно захотелось не просто увидеть аборигенов поближе, а именно в тундре, в естественных условиях рассмотреть этот неприхотливый и мужественный народ, живущий в вечном холоде.

— Так, собрались быстренько, — как всегда лучезарно улыбаясь, проговорил Бабкин, энергично переступая порог избушки-общежития, где расположились гости, — через двадцать минут борт на Яры.

Не прошло и получаса, как Бабкин сообщил, что они летят на некое озеро Щучье к оленеводам-частникам. Через полчаса впереди появилась обширная белая полоса. Вскоре она охватила все пространство, насколько хватало глаз. Это был плотный туман с моря, он быстро подмял под себя желто-умбристую тундру, и вертолет повис над белоснежной безбрежностью. Стало скучно. Никита почувствовал усталость и перебрался на брезентовые тюки, что были свалены посередине салона, закрыл глаза и натянул на голову капюшон штормовки.

Когда он открыл глаза, его поразил полумрак салона. Все пассажиры мирно дремали, свесив головы. Никита поднялся и подсел к окну. То, что он увидел, его ошеломило. Сверху свинцовым потолком давило небо, внизу чернела вода, а между ними стояла отвесная, без единой зацепки, каменная стена мышиного цвета. Точно такая же стена была и по другую сторону салона. Вертолет летел между ними, как в тоннеле. Скалы уходили в воду почти отвесно. Никита представил, что если, не дай Бог, они рухнут в эту странную, похожую на деготь воду, то выбираться будет некуда. Глядя на клюющих носом попутчиков, он уже жалел, что проснулся.

Растолкать Бабкина и поинтересоваться, куда они залетели, Никита не решился. Решил спросить у летчиков. И не только спросить, но и посмотреть из кабины вперед.

Никита подошел к металлической дверце и осторожно постучал. Несмотря на шум двигателя, дверь почти сразу открылась, и, загораживая проем, перед Никитой предстал молодой летчик в голубой рубашке и галстуке.

— Чево? — подняв вверх брови и дернув головой, прокричал он.

— Долго еще? — дипломатично спросил Никита, пытаясь заглянуть в кабину поверх его плеча.

Паренек наклонился к часам, открыв Никите обзор и самой кабины, и “тоннеля”, его перспективы.

— Минут пятнадцать, — прокричал летчик и закрыл дверь.

Никиту потрясло то, что он успел увидеть. Впереди действительно был тоннель с почти отвесными каменными стенами стального цвета. И никакого просвета впереди! “Куда же они летят? Сами-то летчики хоть представляют, нет?! И почему они так торопливо закрыли дверь?” — Никита смотрел на медленно проплывающую каменную плоскость и ничего не понимал.

— Ну что там? — неожиданно проговорил Бабкин и повернулся к окну. — О, уже подлетаем.

Он встал, по-хозяйски открыл дверь в кабину и закричал что-то молодому пареньку. Никита буквально бросился к кабине, вытянул шею и увидел, что тоннель стал заметно расширяться и делал плавный поворот направо. Там, за поворотом, светлело. Свет с каждой минутой разгорался все сильнее и сильнее. Наконец вертолет, завалившись на правый бок и обогнув ребро скалы, выскочил из темноты на свет. Свет был настолько ярким, что у Никиты потекли слезы. Летчики надели солнцезащитные очки, а Бабкин вернулся на свое место.