Татьяна Соломатина - Большая собака

Серый – очень красивый пёс, хотя Чака и не рассказывает ни Автору, ни мужу Автора, «от кого». Собаки, как вы помните, не говорят словами. Всё, что можно прочитать в Чакиных глазах – вернее, то, что она позволяет прочитать, – гласит следующее: «Они прекрасны, не правда ли?» Абсолютная правда. Они прекрасны. И они совершенно разные. Маленькая сучка Вася с нарушениями опорно-двигательного аппарата – совершенно удивительное совершенное существо. Она кто угодно, но не собака. И Чака понимает это больше, чем кто-либо из людей. Потому она не просто ухаживает за своей «некондиционной» для кинологов-профессионалов дочерью. Она – служительница божества. Божества не то наказанного, не то вознаграждённого очередным возрождением в живое. Потому Автор не будет терзать Василису Анубисовну до поры до времени попытками погремушечного изложения её насквозь вечной истории. До той поры того времени, когда из пространства поступит разрешительный импульс. И вот тогда Автор, забросив суетное мирское, включится в бессознательное состояние, в котором и воссоздаётся всё действительно важное, будь то гениальная музыка, революционная научная теория или же Евангелие от Очередного Автора. Или, в конце концов, просто качественный роман с элементами мистики, интересный для прочтения.

А пока мы здесь, на веранде, Автор расскажет вам именно о своей Большой Собаке – о Сером.

Пожалуй, его биологический отец – овчарка. Психопат Рекс – большая красивая глупая овчарка бывшего судьи из дома в конце улицы. Серый красив, как Рекс, пуглив, как Рекс, но не зол, как Рекс. Даже подросший Серый – просто большое дитя, как это часто бывает со слишком любимыми и слишком красивыми мальчиками (кобелями, если вам угодно), выросшими в изначальной родительской любви. Если Серый требовательно лает при виде пакета с говяжьими косточками, то не потому, что хоть когда-то испытывал голод, а потому, что: «Ну, дайте же мне, вашему красивому любимчику, быстрее!» Если он и супит красивую морду, получив от Папы за то, что отбирал у девочек, то не потому, что на самом деле обиделся, а потому как искренне недоумевает: «А отчего это им первее? Подумаешь, суки! Ну и что?!» Но, получив своё (и по морде, и косточки), он тут же успокаивается и так же мил и весел, как всегда. Прекрасный, беззаботный, совершенно нефункциональный забавный кобель, которого никто не собирается перевоспитывать, переделывать и прочее подобное, потому что он хорош таким, какой он есть. Когда идёт дождь, он лежит в своей персональной будке, забавно свесив крупную голову в мир. Благо, воды мира не капают на красивую животную голову, потому как Папа позаботился о навесе. И даже о настиле с элементами подиума. Не знаю, делал ли Папа это для Серого или, быть может, для Автора, который любит, когда идёт дождь, присаживаться к Серому и гладить его по большой красивой шерстяной голове и по заветной собачьей полоске – между глаз и по носу. Во время дождя Серый задумчив и благостен. Он немного грустит и пахнет мокрым шерстяным пледом и крошками ванильного печенья, которое Автор скармливает ему потихоньку от девочек. Девочки не любят дождь. На время дождя они скрываются в своих апартаментах и, обнявшись, видят наверняка цветные, вопреки учёным-биологам, сны или тихонько болтают о чём-то бессловесно своём. Серый же во время дождя спокоен и мудр. Дождь удивительным образом изменяет его. Кажется, впервые именно во время дождя Автор с Серым проваливаются в солнечный день под шелковицу, на суку которой восседает пятилетняя Поля… Ну, да. Именно во время этого начально-летнего дождя Серый как-то особенно грустен, хотя обычно жизни в нём – на троих больших собак. Он всовывает морду в руки Автору и даже отчего-то плачет. Плачет настоящими человечьими слезами, и нос его сух и горяч. Автор гладит Серого, идёт в дом, берёт ещё печенья и лэптоп. Садится под козырёк будки Серого и начинает писать: «Я люблю собак. Фраза из разряда: «Я люблю детей». Или: «Я люблю свой город». И это запросто произнесут девяносто девять из ста. Но я люблю собак так…»

Автор пишет и пишет. И не замечает, что дождь уже закончился, а Серый почему-то всё так же тих, как в дождь, и даже не тычет носом в карман с вкусным ванильным печеньем. Не суетится дурашливо, как суетится он всегда, когда дождь проходит и выходит солнце. Пёс всё так же лежит и лежит, свесив печальную голову из будки на деревянный подиум. И уже Чака и Вася напоминающим лаем оглашают двор, а ведь Серый всегда чуть раньше их требует у Автора вкусный ужин – большую кастрюлю с вкусной овсянкой на вкусном бульоне из мозговых костей. Раньше больших красивых сук лает о варёных морковке и луке, который не любят девицы, но обожает забавный дядя Серёжа. А если ещё Автор добавит во вкусную кастрюлю молодую свеклу или хотя бы шкурку от неё… М-м-м, ррр-ав, как дядя Серёжа любит такой собачий борщ!

Но сейчас он не любит ничего.

Ничего из еды.

Он печально свесил голову.

И сейчас он наконец-то не похож на красивых избалованных мальчиков, выросших в изначальной родительской любви. Он похож – он и есть – большая собака.

Вы замечали, как большие животные болеют? Честнее детей. Спокойнее новорожденных. Благостнее стариков. Ни одна большая собака не будет ныть или орать. Даже повизгивать и поскуливать, в отличие от небольшой собачонки, не будет. Большая собака будет печально смотреть вам в глаза. И в глазах большой собаки будет не её боль, не её страдание и не её печаль. В глазах большой собаки, особенно в её зрачках, будет тоска по вам. Даже если вы являетесь причиной страдания. Вашей, человеческой, причиной. Ибо у животных нет причин и нет следствий. В животных есть любовь. А в больших собаках – большая любовь.

– Серый, что с тобой?! – Опомнившийся Автор захлопывает лэптоп на Бусиной нелюбви к Дику, ибо что есть выдуманное или прошедшее по сравнению с настоящим настоящим? Пустышка, не более!

– Серый! Дядя Серёжа, Серуленций, Серджио, Сирано де Бержеракус! Хорошая животина Серый, умный пёс Серый, любимая собака Автора Серёня! – выкрикивает Автор все не раз проговоренные ему обороты.

Серый, пошатываясь, выходит из будки и утыкается Автору в лицо. Автор гладит его и целует в нос. Нос горячий и пахнет смертельной опасностью.

– Папа! – выкрикивает Автор в телефон. – Серый заболел!

Муж Автора сердится, потому что Автор позвонил в разгар министерского совещания, но гори они огнём, все на свете совещания, когда твоей большой собаке плохо. И к тому же Автор прекрасно знает, что бросающий трубку и грохающий стаканом об стол муж совсем не страшен, как не страшны все гневливые большие мужчины, мгновением позже погружающиеся в бездну вселенского раскаяния. Они и в гневе-то не страшны, если по-честному. К ним всегда можно подойти и погладить… Да-да, именно там, по заветной «собачьей» полоске. И поцеловать в глаза. И уткнуться в грудь. И тогда у них никогда не будет болеть голова, даже если будет сильно-сильно болеть.