Сергей Сакин (Спайкер) - Умри, старушка!

Как бы там ни было, мне не хотелось стал киваться с Джой в такой компании и ситуации, Сколько я не задавал себе вопроса, что я буду делать, если (когда?!) подобное случится, ответа не находилось. Будем надеяться на удачу, эта Женщина меня покидает редко.

Этот день закончился, так ничем и не обозначив себя в веренице своих близнецов. РАБо чий день. День календарный еще тянулся, я сидел на бревне в парке неподалеку от дома, смотрел на то, как разгорался закат, на синее небо и деревья с отдельными мазками золота в зеленых шевелюрах. Потом сходил к ларьку, купил бутылку вина и вернулся к насиженному месту. Наломал по кустам хвороста и развел маленький костерчик, немногим больший, чем огонь от спички, которой я его зажег. Бутылку поставил на землю, придвинув к самому огню, и стал ждать, когда вино нагреется.

УШИ были заткнуты. Я редко ношу плейер, он опасно далеко дистанцирует тебя от окружающей среды, но хотелось как-то выделить этот вечер, поэтому я и пришел сюда. Сегодня вечером мне пел Дельфин. Это его последний альбом, я купил кассету несколько часов назад у метро, и все песни звучали для меня во второй раз (послушный автореверс уже перевернул кассету). Я редко слушаю Д., хотя и полагаю, что он единственный стоящий парень в нашей попсе, от его песен у меня начинаются приступы мотивированной черной зависти. Он обладает даром всю чернуху выплескивать из себя наружу, вскрывать гнойники души и очищаться самому. Еще он поэт, это факт. Точнее, ПОЭТ. Молодец пацан, короче. Я сходил бы на его концерт, но очень не хочется стоять и потеть в тесной толпе молодых ублюдков в широких штанах. Эти модники следующего после меня поколения (хотя разница между нами лет 5, ну, может, 7, (а может, и 3) но я знаю, что это ДРУГОЕ поколение) вызывают у меня одно желание — бить их смертным боем, выколачивать из них довольство вволю жрущих и трахающихся животных, заставлять их думать (хотя бы о том, что поет тот же Д., хотя бы о том, как спасти свою задницу от моих ботинок).

Когда бутылка нагрелась, я переключил плейер на режим радио и, прихлебывая вино, стал слушать ненавязчивую хуету, которую крутят для сограждан наши радиостанции. Болезненно-багровое солнце закатилось, стало прохладнее и от этого еще уютнее у моего костерка, деревья придвинулись поближе и из зеленых стали фиолетовыми. Я как будто сидел между ладоней заботливого великана.

Придя домой, я наскоро отужинал пельменями и завалился спать, убаюканный чистым воздухом большого парка. Программа минимум на сегодня была выполнена — я так и не позвонил ЕЙ, хотя хотелось, а к вечеру захотелось нестерпимо (поэтому я и ушел из пустой квартиры в парк, на природе никогда нет ощущения, что ты один). Нельзя звонить каждый день, нельзя давать ей почувствовать, ЧТО мне ее глаза. Ее ноги и волосы. Ее грудь. От этого чиксы зазнаются и взвинчивают цены на свои акции до небес.

Стандарт: звонок будильника, завтрак, который впихивается в не проснувшийся еще желудок насильно, глажка рубашки, первая сигарета у подъезда, давка в метро и кислая улыбка сослуживцам. Сейчас я ложусь в этот стандарт, как шар в лузу. Посмотрите на меня — я расплющен такими же несчастными в душном вагоне, держусь одной рукой за поручень, другой прижимаю к груди папку с документами. Сейчас я отличаюсь от них только отсутствием ш-стуха. (Вчера я случайно развязал его, выходя из офиса, а завязывать галстухи я сам не умею, это обычно делает отец — один раз и до тех пор, пока галстук не засалится — тогда я его выкидываю.) Но я знаю, что инстинкт самосохранения погонит меня из этой сбруи рано или поздно, и я снова буду сидеть с бутылкой пива на обочине, глядя на проносящихся мимо сограждан в мыле. А вот те, которые сейчас давят на меня сбоку, сзади, спереди — вот КАК они живут так годами, десятилетиями ходят в одно и то же место, видят одних и тех же людей. Осталось в них хоть что-то человеческое, или жизнь из них высосана СИСТЕМОЙ без остатка? Своих детей — они что, тоже воспитывают послушными роботами? Такие мысли я обсасывал, направляясь своей обычной утренней дорогой.

— Привет, коллеги-калеки! — я швыряю папку, она пролетает через весь офис и падает точно на мой стул.

— Сергей, у вас звонок на проводе!

Ишь ты! Это кто это дозванивается спозаранку?

— Да, слушаю?

— Бруда! Мои телефон 8103236 и т. д., перезвони мне сейчас обязательно! — короткие гудки. Мне потребовалось простоять с трубкой в руке какое-то время, чтобы врубиться наконец. Оппаньки! Я уже и позабыл о твоем существовании, братишка! Ну ни болта себе! Я набираю номер, и только сейчас понимаю, что из-за этой чиксы я позабыл все на свете. Где же брат, что с ним?! Пока я слушал тишину в трубке, у меня чаще забилось сердце и вспотели ладони. Ну я чмо! Забыть про брата, а?! Хотя, соображаю я еще через секунду, я-то чем мог помочь? Не ломиться же в Европу на его поиски…

Он снял трубку после первого же гудка, я облегченно вздохнул. Если он нашел, откуда звонить (и КУДА можно позвонить ему, что еще важнее. А счета пусть оплачивает Жирная Свинья), то все уже неплохо. Лучше, чем могло бы быть.

Ну здорово, чувак! — Привет, младший! — он очень сильно гнусил.

— И где же ты теперь? Ты, че нашел там добрую самаритянку и вписался к ней поболеть?

— Че с голосом, Бруда? Простыл под французским дождичком, лягушатник, нах?

— Да не, это у меня нос сломан…

— Нос? — (??!!!!!!!!!!!!!!!!!) — А ты откуда зво нишь, кто-был-сколько-где-больше-ничего-не-сло мали?!! — Сломали…

— … - весь мат, который пришел мне на ум от такого ответа, пришлось проглотить. Работа все же.

— Сотряс щщей, одно ребро, коленная чашечка…

— Мля, ни хуя ты влетел! — не удержался я.

— Ну и кто?

— Бритоголовые.

— Да ты че?!!! Это ты как нарвался-то?!!! — ох, сколько раз говорил ему «дружба с ниггерами до хорошего не доводит». А он тыкал мне под нос Джой в ответочку. На себя, мол, посмотри.

— Надеюсь, ты не впрягался за симпатичную обезьянку?

— Да не… — только сейчас я наконец услышал в его голосе лязганье металла. Брат был в предельной ярости.

— Ну и где ты?

— В больнице.

— Б какой, нах, больнице?

— Муниципальной, города Н. - {я тут же забыл это название).

— Ну и надолго?

— Недельки на две?

— Кто платит-то?

— Да никто…

— ????

— Да я думаю слиться, прежде чем мне счет выставят…

— Мужчина, нах! А до этого ты че, по этому телефону будешь?

— СЕРГЕЙ! — раздался голос ЖС. — Вы опять тратите время на личные разговоры? — эта мразь слушала разговор! Мля, ну сука! Я подскакиваю, как ужаленный, но не от испуга, а от ярости. Сейчас я ей еблище-то расквашу! Я бросаю трубку, перезвоню позже, по-любому, самое главное узнал, и поднимаюсь. Вылезаю из-за стола и осознаю всю нелепость своих намерений: ну не махаться же, в самом деле, со старухой. К тому же начальницей. Но я уже шел на нее, выйдя из-за стола, и на ее заплывшем лице уже появилось недоумение, как у недавнего клерка в сортире. (Вообще, интересная штука. Когда интеллигент (под и. я подразумеваю, в данном случае, не степень интеллекта, а сословие НЕ пролетариев) сталкивается с агрессией, то первая реакция обычно недоумение. А когда приходят другие реакции, обычно бывает уже поздно.) Я подхожу к ней вплотную, но уже полностью отдавая себе отчет в происходящем, я держу себя в руках. Запускаю на лицо столько страдания, сколько отпущено природой, и начинаю говорить, запинаясь: «Извините, пожалуйста. Понимаете, такое дело… Чрезвычайные обстоятельства… Брат попал в больницу, у него… и пр., и пр.» Я давлю на жалость, которая есть в каждой женщине. В каждой, кро-ме ЖС.