Сергей Сакин (Спайкер) - Умри, старушка!

Я не очень хорошо представлял себе, что будет происходить со мной дальше, точно одно — на стадион я точняк не еду, все, что я мог получить от этого матча, уже взято с лихвой. Я шел быстрым шагом, сейчас надо скорее убраться из этой местности, я уже слышал приближающийся вой сирен, кто-то из зрителей позвонил, ублюдок, 02. Рефлексы требовали от меня бежать со всех ног, но я сдержал эти порывы, бегущий человек сразу привлечет внимание псов, слетающихся сейчас сюда, как мухи на говно. Что ж, пусть приезжают, они всегда появляются ПОТОМ, всегда после отхода хардкора. Я прикинул судьбу нескольких врагов, тех кого оставили валяться, и искренне посочувствовал парням — в себя они придут уже в лапах закона, на них-то и отыграются за разбитые машины и пробитые фуражки. А, сами виноваты, мрази есть мрази, их бросили свои же.

Я прошел через два двора и вышел на соседнюю улицу. Отсюда ходил троллейбус до моей норы, и я, взяв в ларьке пиво, дождался рогатого и поехал домой. Путь был неблизкий, я припомнил маршрут этого чуда техники и испытал приступ тоски. Я представил ее, нашу (нашу? Мою!) кухню, ее руки, готовящие мне ужин. Потом вспомнил гибкость этих рук на своих плечах, когда мы прощались (ого! Прошел-то всего час!), это удивительно новое мне чувство родства… Нет, она все-таки не такая. Я сам виноват — просто забыл, что жизнь есть жизнь, и в ней бабы — есть бабы. Просто надо быть поаккуратней {с самим собой? С ней?). Тут же, вопреки всему, мне еще сильнее захотелось увидеть ее, прямо сейчас. Я уже видел перед собой ее глаза. Как они засияют, когда она увидит меня, пришедшего так быстро! (Как две свечи декабрьской ночью). Подумал о том, как мы сядем за стол и я расскажу ей про сегодняшний махач. Что с ней будет? Неее, ОНА меня поймет. Она же не такая, она МОЯ…

…Я полуприкрыл глаза и, отпивая пиво мелкими глотками, стал прокручивать, секунду за секундой, сегодняшний махач, было что посмаковать, други мои! Ее глаза померкли и расплылись (растворились) — передо мной возникло лицо Лебедя — кровавая маска, волчьи глаза. Лебедь поднял трубу и ударил по голове того парня, из врагов. Раздался чавкающий звук, я увидел, что в голове парня появилась вмятина, тут же заполнившаяся кровью. То, что падая, он поднял руки, прикрывая рану, было явным жестом защитного рефлекса, он не мог ничего соображать. Опустив глаза, я увидел россыпь коричневых пятнышек у себя на куртке — брызги крови. Я засмеялся — теперь у этого бойца есть железная отмазка от армии. Я еще раз прокрутил в голове эти две с половиной секунды и…

Волна дурноты прошла по телу, горло сдавил спазм. Я с трудом сдержал собственную блевотину, она едва не выплеснулась мне же на колени. Я, захрипев, сделал несколько вдохов, и накатила вторая волна. Я согнулся пополам, и меня вырвало на резиновый пол.

Раз, другой… Водила сообразительно остановил троллик и открыл переднюю дверь. Я выскочил на улицу, оставив на сиденье почти полную бутылку пива. Рогатый тронулся дальше, мимо меня проплыло несколько рож моих (теперь уже бывших) попутчиков, которые гнусно пялились на вашего покорного слугу. А я стоял и не мог попасть сигаретой в рот, меня трясло, как липовый… тьфу ты, блядь!..осиновый лист. Прежде чем мне удалось поймать зубами фильтр и прикурить, прошло, наверно, минут несколько. Я потряс головой, потом несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, смешав воздух с дымом. Все было как всегда, перестав дрожать, я стал Спайном. Простым Спайком, я ведь знаю этого парня десять тысяч лет. Читатели, что поумнее, сейчас (наверняка) подумали про Алекса де Ланчи*. НО! Если они окажутся правы хотя бы на половину, то зря я взялся рассказать Вам эту историю, потому что большей банальщины и хуйни не придумать даже Витеньке Доценко. (Какая чушь: Спайк перевоспитался под воздействием высокого чувства и стал неприемником насилия. Ага! Щаз! Еще волосы отпустил:)!) Но! Начиная эту сагу, я сказал (если забыли — напомню), что расскажу вам только правду. А сейчас правда в том, что Спайка, хулигана и беспределъщика (недавно, правда, обзаведшегося постоянной чикитой), только что вырвало от вида и запаха крови. Бредятина… Про Клок-верк орандж у меня самого, строго говоря, была первая, после возвращения в адекват, мысль.

Еще один вдох/выдох, и я медленно пошел по тротуару, пропуская остановку за остановкой. В те дрожащие, наскакивающие друг на друга минуты мне хотелось только одного — понять, ЧТО со мной происходит. В голове был полный хаос, он не поддавался никакой сортировке. Как зажеванная кассета в видаке, повторялись одни и те же кадры: сталь, сверкнувшая в воздухе, чавкая, дробит плоть, брызги крови, закатывающиеся глаза врага. И она — она, стоящая на тротуаре, улыбающаяся, смотрящая искрящимися глазами на нас. И под этими искрами — тревожная боль, которую она спрятала, укрыла от меня!!! То, из-за чего меня переколбасило еще в метро! Ее чистые глаза — за ними белая душа, ей не место в этом мире, в моем сердце. Здесь кровь и ненависть, здесь Я. Когда я увидел ее тогда, в первый раз, мне захотелось ее ударить.

А еще подумалось почему-то, что у того парня было красивое лицо, холеное. А следующей мыслью была картинка-воспоминание: летнее кладбище, Колька… и плачущая маленькая женщина с седыми волосами. Я не сразу заметил, что в быстрых осенних сумерках уже подошел к дому. Наваждение… И вдруг на меня накатила волна злости. Спасительная волна, она в мгновенье смыла все непо-нятки, я увидел себя и свои мысли как будто со стороны, и разозлился еще сильнее: развел нюни, сопляк! Все ОНА! Теперь мне стало все ясно, как же я не допустил этой мысли раньше! Да, да! «Не допустил» — самые подходящие слова, я бессознательно отгонял от мозгов все, что могло как-то обидеть ЕЕ, как-то капнуть грязью на ее белые крылья. Идиот, кретин! Ты живешь с бабой и сам стал как баба! Это обожгло, но окончательно развеяло туман/наваждение: что же я насочинял себе за эти месяцы, мама родная! Оглянись вокруг, Спайк, придурок, ромео с разжижением мозга! Москва, 2001! Здесь не место таким слабакам, дешевкам, которые могут ТАК париться из-за бабы. Из-за БАБЫ, подумать только! «Ну, ты, Спайк, дал!» — сказал я самому себе и улыбнулся.

Заходя в подъезд, я вспомнил, что со мной уже было однажды нечто подобное (это я про блевотину). Мне тогда было лет 11. И уже года два, как занимался каратэ в подпольной секции (ах, опять романтика:)! А что сделаешь, если 52-й вид спорта был запрещен в совке?). За месяцы занятий, незаметно сливавшиеся в годы, я как-то выпал из жизни своего квартала, даже почти забыл лица своей тогдашней компании. И, только представьте себе, ни разу не дрался! Но как-то ненастным (кстати, какое совпадение! Тоже осень!) осенним вечером, когда я, вымотанный до предела, возвращался с тренировки, два взрослых (взрослые тогда — это лет 13:)) парня попытались стрясти с меня ловэ. Гоп-сгоп, национальный вид спорта наших кварталов. Я, помнится, даже сообразил, зачем им деньги — они явно хотели сходить в видеосалон. И на рожах этих прыщавых мразей изумление возникло просто комичное, когда мелкий шкет отказал им, прибавив пару матюгов. (Никакой особой храбрости: у меня действительно не было денег, а «мудаки» вылетели у меня абсолютно непроизвольно, произнеся ЭТО, я сам перестремался совсем не по-детски). Они, наверно, были совсем неопытными гоп-стопщиками, дилетантами. Мы дрались долго, минут десять, и они все больше и больше выдыхались, хотя мои удары были слабы — просто я весил совсем еще немного. Потом они несколько раз пофутболи-ли мою сумку с кимоно и, харкнув на меня, растворились в темноте. А я… я постоял еще минуту, подняв лицо к тусклому фонарю, ловя морось дождя, потом медленно подошел к из-гвазданной сумке, кинул ее за плечо… и через несколько секунд меня вырвало.