Эрленд Лу - Наивно. Супер

Я спрашиваю охранника у входа, можно ли зайти и посмотреть на часы, но он говорит мне, что единственное, что тут есть, – это мастерская. Должно быть, это гигантская мастерская. Однако он вежлив со мной. Вероятно, по моему виду можно подумать, что у меня есть средства, чтобы купить «ролекс».

Однажды обратив внимание на рекламы, я стал замечать их повсюду.

Это ужасно странно, но некоторые фирмы и продукты вызывают у меня чувство эмоциональной привязанности, а некоторые из них я даже люблю:

– «Найк»,

– «Ливайс»,

– «Вольво»,

– «Снэпл»,

– «Рэй Бан»,

– «Брио»,

– «Никон»,

– «Сони»,

– «Финдус»,

– «Кэннондейл»,

– «Ролекс»,

– «Рема 1000»,

– «Кархарт»,

– «Колгейт»,

– Би-би-си,

– «Бергхауз»,

– «Юниверсал Пикчерз»,

– «NRK»,

– «Уртекрам»,

– «Фэррис»,

– «Статойл»,

– «Эппл Макинтош»,

– «САС»,

– «Серландсчипс»,

– водка «Абсолют»,

– «Атомик»,

– «Фьелльревен»,

– «Соло»,

– «Банг Олуфсен»,

– «Юропкар»,

– «Штюсси»,

– «Мэсси Фергюсон».

Дело тут не только в рекламе. Некоторые из этих компаний производят продукцию, реклама которой мне никогда не встречалась. С ними у меня, сам не знаю почему, связано представление о чем-то хорошем. Некоторые мои симпатии определенно носят наследственный характер, как это, например, обстоит в случае с «Рема 1000». Мой папа любит «Рему 1000». Он всегда все покупает в этих магазинах. Даже свой спальный мешок. А вот «Статойл» и «Мэсси Фергюсон»? Это уж и не знаю, откуда идет.

Может быть, у них такой талантливый маркетинг, что мне кажется, будто все пришло само собой, или дело в каких-то свойствах моей личности, которые заставляют меня отдавать особое предпочтение определенным именам и торговым маркам.

Может быть, дело тут в том, что легче раз и навсегда определиться с выбором, чем всякий раз, когда надо что-то купить, оказываться перед умопомрачительным изобилием возможностей.

Вряд ли мне когда-нибудь понадобится покупать трактор, но уж коли придется, то я возьму «Мэсси Фергюсон». Я просто констатирую факт.

Я пишу открытку Лизе и спрашиваю ее, какой бы она купила трактор.

Пока я сидел на скамейке, допивая молочный коктейль, мне вдруг пришла новая идея – коммерческая.

Меня вдохновило на нее здешнее капиталистическое окружение.

Моя идея касается особого вида телефонных услуг.

Надо будет обстоятельно выяснить, каковы возможности основать такую службу.

Это будет очень удобно.

В большинстве случаев эти услуги бывают противными и малосимпатичными. Они апеллируют к темным сторонам нашей личности, к людям, подобным Кенту – моему нехорошему другу. Они апеллируют к нашим инстинктам, к нашему страху одиночества.

А я хочу основать другого рода телефонную услугу. Хорошую.

Для людей, которым требуется ненадолго отвлечься. На несколько минут почувствовать, что мир хорош.

Я попрошу Бёрре напеть на магнитофон песенку про киску. Это славная песенка.

Где ты, киска, пропадала? Свою маму навещала. Что ты делала там, киска? С молока слизала сливки. Ну а мама что сказала? Мама шлепок надавала.

Ну а твой ответ каков? Мяу, не надо шлепаков!

Я возьму номер на 829, выплачу Бёрре одноразовый гонорар, крон этак тысячу, напечатаю объявление в газете и буду брать двенадцать или пятнадцать крон с тех, кто позвонит.

На этом можно заработать деньги.

Я совершенно уверен, что такая услуга будет востребована. Она имеет рыночную перспективу.

У каждого из нас случаются тяжкие часы. Бывают дни, когда в душу закрадывается ощущение бессмысленности существования и мы впадаем в цинизм или иронию. Дни, когда мы перестаем верить в любовь и в то, что все в конце концов будет хорошо.

Услышать в такие мгновения милую песенку, пропетую тоненьким детским голоском, – настоящее утешение.

Если бы такая телекоммуникационная услуга уже существовала, я бы сам стал ее прилежным потребителем. И может быть, даже скорее преодолел бы свои трудности.

Приятная и согревающая душу телекоммуникационная услуга.

Я нашел новую нишу.

И если дело пойдет, я расширю свое предприятие, добавив еще несколько песенок.

Про старую лошадку.

Про козлика.

«Я знаю сад прекрасный».

Это длинный список.

Я расскажу это брату. Может быть, он вложит в эту затею крупные деньги, а если у него деньги кончатся, я щедро отплачу ему за финансовую помощь. Моя идея не в том, чтобы обогатиться. Я просто хочу, чтобы у меня было все о’кэй, а еще не прочь обзавестись хорошими часами.

Если я стану получать заметную прибыль, то смогу поделиться деньгами с какой-нибудь некоммерческой организацией.

Я страшно доволен своей идеей.

Странно, что за ней понадобилось ехать в Америку.

Я взял велосипедный шлем.

Это отличный шлем. Голубого цвета.

Первые полчаса я был в восторге оттого, что вот наконец-то у меня есть шлем. И предвкушал, как похвастаюсь им перед Бёрре.

Но вот сейчас это уже не кажется мне так здорово. Все вышло довольно глупо.

Шлем-то не мой. Я взял чужую вещь.

Брат мне сразу же заявил без обиняков, что не желает иметь к этому шлему никакого отношения, но что он не хочет на меня давить.

Я вспоминаю дедушку и его историю про яблоню и мальчиков.

Я чувствую себя неустойчивой личностью. Бесхарактерным человеком.

Взять шлем показалось мне тогда самым естественным поступком. Вот это-то, кажется, больше всего меня и пугает.

Мы с братом выходили из большого музея, где смотрели чучела зверей и предметы, собранные со всего света.

Я был в приподнятом настроении и говорил что-то о динозаврах, и китах, и африканских млекопитающих. Я говорил также о высоком и плечистом чернокожем мужчине, который попросил меня сфотографировать его перед огромным бурым медведем с Аляски. О медведях он знал, кажется, все и говорил о них с большим уважением. Он сказал, что, если мне когда-нибудь придется совершить вынужденную посадку на Аляске, я должен тщательно обходить стороной бурых медведей. Потому что эти бурые медведи способны развивать скорость до тридцати пяти миль в час и одним ударом могут убить человека.

И вот пока я на ходу рассказывал все это брату, мы поравнялись с припаркованной машиной, на бампере которой лежал велосипедный шлем. Я остановился как вкопанный. Затем огляделся по сторонам и в мгновение ока придумал себе в оправдание целую историю, согласно которой шлем теперь должен был принадлежать мне.

Мне казалось совершенно очевидным, что шлем был потерян каким-то велосипедистом на улице и кто-то его поднял и положил на автомобиль, чтобы его не раздавил на мостовой проезжающий автобус или еще какая-нибудь машина. Мне даже казалось, что я спас шлем, потому что, если бы я его оставил лежать, он обязательно свалился бы с бампера, когда автомобиль тронется, и был бы раздавлен под колесами.