Евгений Клюев - Андерманир штук

Второй комплекс, тоже, впрочем, небольшой, от которого освободил Демонстратнера Алеша Попович, был именно комплекс благодарности Коле Петрову. До встречи с Алешей Поповичем Демонстратнер время от времени с неудовольствием вспоминал, что программу ему не кто иной как Коля Петров придумал и что самому ему ни в жизнь бы до такого не додуматься. А по Алеше Поповичу получалось, что ничем феномен Борис Ратнер никому на свете особенно и не обязан, что это натура у него такая и что натура-то и привела его к психологическим опытам. И было оно похоже на правду, потому как интерес к альтернативщикам у Демонстратнера задолго до появления Коли Петрова возник. А что касается «работы с тонкими энергиями» – на это он и вообще без всякой помощи набрел. Да и обнаружил он в себе все-таки одно достоинство в тот памятный день, когда наслушался гудков вдоволь. Достоинство или нет – трудно сказать, но сведение об этом пришло как откровение: он, Борис Ратнер, всегда умел забалтывать людей.

Ему даже показалось, будто способность забалтывать людей обнаружилась у него еще в утробе матери, – хоть совсем надежных доказательств на сей счет из тех времен, конечно, не было. Зато имелись доказательства из более поздних периодов. Так, лет в пять ему удавалось настолько забалтывать родителей за обедом, что им уже не хватало времени следить за тем, ест он котлету с картошкой или сразу, допустим, арбуз. Демонстратнер-дитя садился за стол, раскрывал рот – и уже через совсем мало минут слышал мамино: «Да помолчи ты, голова от тебя пухнет!» Между тем именно таковую цель Демонстратнер-дитя перед собой и ставил, ибо пухнущая голова лишала мать физической возможности контролировать рацион малолетнего оратора. Или позднее: приходя домой после наступления темноты, за что всех его ровесников (это он знал точно!) ругали, а некоторых даже и пороли, – Демонстратнер-дитя прямо с порога разражался монологом такой продолжительности, каковой, по его мнению, должно было хватить, чтобы родители напрочь забыли о своих намерениях поставить ему на вид время его возвращения. И – хватало.

В школе учителя то и дело восхищались: «Ну и хорошо же у тебя, Боря, язык подвешен! Прямая тебе дорога в пропагандисты…» Кто такие пропагандисты, Демонстратнер тогда еще не знал, но слово ему нравилось. А уж когда узнал – и подавно.

И он стал готовить себя в пропагандисты. Правда, довольно скоро выяснилось, что конкретно на пропагандистов нигде не учат, и Демонстратнер занялся физикой: ему понравилось проникать внутрь всего и смотреть, как оно там сочленялось, крутилось, жило… А вот от чего он просто без ума был – так это от преобразования энергии: любой в любую. Словно начальная, не преобразованная пока ни во что, энергия не устраивала его, раздражала, выводила из себя. Он любил загадки: когда на поверхности ничего, а внутри – до фига чего.

Но это так, для ума, а для сердца… для сердца оставалось говорение, главная его страсть. Как ни странно, именно занимаясь физикой, Демонстратнер вдруг уловил одно странное подобие: он сам был своего рода генератором, преобразовывавшим энергию слова в энергию действия. Он установил, что, будучи ребенком, пользовался самым простым способом преобразования: дабы из начальной энергии могла получиться конечная, начальной энергии просто должно было быть много – и, не зная тогда других способов, он прибегал к забалтыванию, к созданию критической массы слов, рано или поздно провоцировавшей физическое действие адресата. С возрастом Демонстратнер стал понимать, в каком направлении работать: слов не обязательно должно быть много – иногда оказывалось довольно и немногих, но эффективных слов. Когда Демонстратнер-подросток открыл эту закономерность, он понял, что предела совершенству – нет, и отныне забалтывал собеседника только тогда, когда плохо знал его. Но достаточно было располагать о ком-нибудь хоть какими сведениями, чтобы тут же отказаться от стратегии забалтывания и прибегнуть к другой стратегии – стратегии, которую сам он называл «охотой». Его охота не была грубой погоней за дичью – со всякими пиф-пафами и улюлюканьями. Нет, Демонстратнер охотился по-другому – гораздо гуманнее, как казалось ему: расставляя силки, устанавливая капканы, развешивая невидимые прочные нити и выкапывая глубокие ямы, которые он никогда не забывал прикрыть сверху ветками и присыпать листьями. Зная дороги, по каким ходила его дичь, он всегда был уверен в том, что деваться ей с этих дорог некуда и что рано или поздно она, дичь, – как бы по собственной оплошности и никого ни в чем не только не обвиняя, но и не подозревая – придет к нему в руки.

А разговаривать с Демонстратнером-подростком и, позднее, с Демонстратнером-юношей любили все: от одноклассников и учителей до бабуль на скамеечках. Его редкостная манера никогда не затягивать жертву на собственную территорию, но убивать ее только и исключительно на территории, принадлежащей ей самой, была настолько подкупающей, что устоять против этой манеры не было ну просто никакой возможности.

Совершенствуя и совершенствуя свой опыт, Демонстратнер в конце концов раз и навсегда понял самый главный закон межличностной коммуникации: собеседник считает разговор интересным, полезным и нужным только в том случае, если это разговор о нем самом. Отныне талантливый юноша направил совокупные усилия на то, чтобы полностью убрать себя из любого разговора, предоставив собеседнику все речевое пространство целиком и давая знать о себе самом только тогда, когда разговор начинал пробуксовывать. Все остальное время Демонстратнер занимался исключительно тем, чтобы помочь собеседнику выразить себя, – точными и емкими словами указывая партнеру те аспекты его личности, где наблюдалась известная недовыраженность. Из ситуации общения выходили довольными оба: собеседник – вдоволь наговорившись о себе самом, Демонстратнер – с кучей добровольно предоставленной ему информации, которую иначе пришлось бы добывать месяцами. Тем более что скоро Демонстратнеру это очень и очень понадобилось.

Дело в том, что со временем его перестали интересовать вопросы преобразования различных энергий друг в друга: единственный тип преобразования, которому он остался верен, – преобразование речевой энергии в энергию действия. Физику в институте курсе на третьем он почти забросил, но этого никто не заметил: на тот момент Демонстратнер уже так хорошо умел и забалтывать, и охотиться, что сдать любой экзамен по любому предмету – не на «отлично», конечно, но «отлично» ему и не требовалось – не представляло для него большого труда.

А «отлично» почему не требовалось… да потому, что к третьему курсу спрос на его речевые способности обозначился из тех кругов, которым безразличны отметки сотрудничающих с ними. Они, круги эти, вполне и сами могли повлиять на отметки в случае необходимости.