Евгений Клюев - Андерманир штук

А к революционерам Лев и Лия Вольфовна присоединились лишь в последний день, когда те, позвонив, строго сказали, что сегодня всем надо наконец слиться-со-своим-народом – иначе, дескать, они не русские и не интеллигенты. Лия Вольфовна, язвительно подтвердив, что они со Львом не русские и не интеллигенты, все-таки сказала: надо сходить, там демонстрация, вроде… День запомнился Льву эйфорическим маршем в сторону Лубянки: люди плакали, пели, плясали, размахивали над головами чем пришлось и кричали: «Не бойтесь ничего!»… в общем, сумасшедший дом. Но еще больше запомнилось Льву столь же эйфорическое ощущение, что назавтра он проснется в новой стране. А вот, господа, андерманир штук, другой вид: новая страна стоит…

В стране он назавтра проснулся той же самой. Не изменилось решительным образом ничего – словно никакого такого особенного дня накануне и не было. Ничего не изменилось и через неделю. И через месяц. Потом, в самом конце года страна, показалось, исчезла, но тут же выяснилось, что никуда она не исчезла, а просто по-другому теперь называется. Привыкнуть к новому названию было трудно, поскольку оно относилось ко все той же стране. Впрочем, Лев знал, что дело не в этом. Он знал, что дело ни в чем из того, что происходит вокруг.

– Это как с фокусами, – говорил он деду Антонио. – То есть, дело всегда в том, во что верят зрители, а не в том, во что верит фокусник, так ведь?

– Так, да не так, – вздыхал дед Антонио. – Зрители верят в то, во что хотят верить, а вот научить их хотеть верить именно в это – задача фокусника… Только беда-то, видишь ли, в том, что новые фокусники не могут научить верить: они сами не верят ни во что…

– А ты веришь, дед Антонио?

– Я только в тебя верю, – был ответ. И – короткий смешок: – Но оно и понятно: я же целиком от тебя завишу!

– Это как?

– Да так же, как ты от меня зависел, когда тебя в шесть лет ко мне привезли… всего в желтом, – рассмеялся дед Антонио. – Забудь я о тебе тогда на неделю – и не было б тебя.

– Может, и к лучшему бы, – подумал Лев и услышал: «Вот дурак-то, прости господи!» – Дед Антонио читал мысли.

На этом разговоре и закончился рабочий день, короткий сегодня.

– Лев, – крикнула Лия Вольфовна из своего кабинета. – На часы-то смотрите? Я ушла, до понедельника!

– До понедельника, Лия Вольфовна…

А Лев с дедом Антонио отправились, значит, гулять – причем прямо от библиотеки, по Москве № 2, как назвал бы это Владлен Семенович. Впрочем, ни дурацкого названия «Москва № 2», ни самого Владлена Семеновича они не знали… во всяком случае, пока. Ну, не знали – и не знали.

Лев любил эти прогулки больше всего на свете. Они напоминали ему «колыбельную», которую пел – то есть, нараспев говорил – маленькому Льву дед. А вот, господа, андерманир штук – новый вид: Ходынская улица бурлит… андерманир штук – другой вид: Зыковская улица гудит… андерманир штук – богатый вид: 3-й, 4-й, 5-й – вплоть до 15-го – Боткинский проезд шумит, и так далее.

Проводником был дед Антонио, ему же принадлежала и сама идея прогулок по Территории: так они в конце концов обозначили все, официально не существовавшее. Лев пока не мог ориентироваться на Территории один. Не раз случалось так, что внезапно где-нибудь среди неизвестных ему улиц возникала в нем маленькая паника. Впрочем, рядом всегда был дед Антонио, тихонько командовавший: «А теперь направо, в эту арку, львенок, вот… так хорошо, иди дальше через двор прямо до упора, правильно… видишь эту скошенную стену? Нам под нее и – прямо, до первого перекрестка: свернешь налево – там и будет Ленинградский проспект, совсем близко от „Динамо“»…

Правда, постепенно Лев учился находить обратный путь и сам. Дело было, оказывается, вовсе не в улицах. Дело было в дворах – и теперь наконец до Льва дошел тайный смысл выражения «ходить дворами»… а еще дело было в переулках и переулочках, тупиках и тупичках и, конечно, в самых разнообразных перекрестках, являвшихся в действительности средоточием гораздо большего числа лучей, чем три или даже четыре: то и дело лучей оказывалось пять, шесть, семь… сколько угодно! Следовало просто быть гораздо внимательнее, чем Лев привык, – и тогда на Территории начинала проступать потаенная география Москвы: сложная и запутанная настолько, что Лев столбенел просто на каждом шагу.

– Любой город есть палимпсест, Лев… чего ж столбенеть-то? – удивлялся дед Антонио.

– Как же я мог всего этого не видеть, дед Антонио? Как мы все могли этого не видеть?

– Да мы же москвичи, Лев! А москвич – это тот, кто знает не только то, что в Москве есть, но и то, чего в Москве нет. Так же, например, твердо, как он знает, что в Москве есть Новая Басманная улица, знает он, что Старой Басманной улицы нет в Москве, а есть вместо нее улица Карла Маркса… вот, по которой мы с тобой сейчас и идем. Москвичу – ммм… если он, конечно, не родился в прошлом веке, но тогда вероятность того, что он до сих пор жив, довольно мала! – и в голову не придет искать Старую Басманную. Что же касается приезжих, так называемых гостей столицы, – они знают только то, что в Москве есть. Есть, например, Новая Басманная – значит, и Старая Басманная есть. Ну и… ищут эту Старую Басманную, ищут – и находят. Смотри, Лев, мы сейчас с тобой на Старую Басманную именно с Карла Маркса выходим… андерманир штук – прекрасный вид: Старая Басманная стоит!

«Стояли» кроме Старой Басманной еще и улица Хапиловская, улица Ирининская, улица Немецкая, а также Немецкая слобода как таковая… И никуда все это, оказывается, не девалось – просто давно использовалось «для особых целей», как говорил дед Антонио. Для особых целей и особых людей. И особые эти люди сновали туда-сюда по Немецкой улице точно так же, как только что – прохожие по улице Карла Маркса, в другой Москве. А здесь, на Немецкой улице, то и дело была слышна немецкая речь, с лотков продавали франкфуртские жареные колбаски, в витринах магазинов высились горки из фигурного марципана… в общем, забыть о том, что ты в Немецкой слободе, было невозможно.

– Как же это ты так хорошо ориентируешься на Территории? – удивлялся Лев, и дед Антонио со смехом отвечал:

– Мне и самому странно! Наверное, потому ориентируюсь, что умер. Это, видимо, со смертью приходит: человек становится Хароном и может перевозить души с одного берега Леты на другой.

– Ты не умер, – настаивал Лев, игнорируя веселость деда Антонио.

– Ну не умер, так не умер, – легко соглашался тот. – Тебе, конечно, видней.

А Песчаные они давно исходили – все, сколько было. Было же – пруд пруди… Понятно, что начали с того дома на той Песчаной, где Вера жила, – найти его деду Антонио теперь было просто. Правда, Веры там не оказалось, соседи сказали, что семья давно переехала, никто не знал или не помнил куда. Но и с того дня, когда Лев убежал от Веры и деда Антонио под снег, прошли уже годы… три года.