Евгений Клюев - Андерманир штук

– А про Территорию ты – в связи с Верой?

Лев любил Лизу и за это. За то, что Лиза принимала из его рук – всё. Она была предана Вере с первого же рассказа о ней. В Лизе просто вообще не было ничего дешевого: ни чувства собственности, ни ревности, ни мелочности, ни подозрительности, ни осторожности, ни-че-го – одна бесконечная открытость и доверчивость. «Но я же могу ошибаться, Лиза!» – иногда бунтовал он. – «А я предпочитаю лучше ошибаться вместе с тобой, чем быть правой в одиночестве». Вот тебе и… так.

– Нет, – потряс головой Лев и вдруг замер: он потерял изображение в рамке. – Не в связи с Верой: мне кажется, что Вера из моей жизни насовсем исчезла. Так бывает, что люди пропадают. Вот… Не в связи с Верой, значит, а в связи с картой Пал Андреича.

– К нему бы сходить… – затосковала Лиза. – Мне кажется, он одинокий.

– Его надо оставить в покое, он этого хочет. Мы не должны делаться его «семьей», если ему семья не нужна.

– Брось меня, Лев! – Лиза обняла его. – Мне иногда кажется, я такая дура, что это даже неприличнее, чем мое происхождение.

– Кто бы говорил! – засмеялся Лев, уже опять находясь возле Сатурна, гор и всадницы. – Ты рядом со мной Ломоносов. Я же «просто-темный-человек», вспомни историчку мою. Так и столько не знать, как и сколько я не знаю – на это особый талант нужен.

– Что ты просто-темный-человек, с этим и не спорит никто. Даже Кастанеду дочитать не можешь, а там ведь… ну, да ладно, не моего ума дело. Зато с тобой в мире не страшно, мне это важнее. Не бросай меня, ладно?… Так насчет карты Пал Андреича – что?

– Насчет карты Пал Андреича… она ведь не на Территории делалась, а изображает – Территорию. Помнишь, я спросил Пал Андреича: как делалась эта карта? И он сказал, что не знает, а потом добавил: карта сама себя строит, сама себя чертит. Вроде, в шутку добавил…

– Страшноватая шутка-то, – поежилась Лиза.

– Человек, передавший карту Пал Андреичу, сам на Территории, похоже, не был никогда – иначе бы он не пропал там потом: уж кому бы, как не ему, Территорию знать! Но вот как он увидел Территорию и на карту ее нанес, на Территорию не заходя, – это вопрос.

– А дед Антонио что говорит?

– Деда Антонио я не спрашивал. Ты же только что свой Magic Eye принесла… – и наталкивает он меня на одну странную мысль. Но ты права: это, скорее, к деду Антонио. Ему, может, и правда видней, чем нам с тобой.

Проводив Лизу, которая ни разу за все это время не осталась на ночь, Лев по дороге домой вел с дедом Антонио долгий разговор, темный разговор.

– Есть странная игрушка, мне ее сегодня Лиза показала, называется Magic Eye, – рассказывал Лев, а дед Антонио слушал. Описать этот Magic Eye оказалось довольно трудно, но в конце концов дед Антонио, кажется, понял, о чем речь.

– Значит, – подытожил он, – чтобы увидеть крупные изображения, ты должен как бы не видеть мелких. Что ж… все сходится, Лев. Сам я сейчас, например, не вижу ничего, однако отсутствие прямого физического зрения почему-то не только не мешает, но даже помогает мне ориентироваться в пространстве. Видимо, зрение не столько способствует пространственному мышлению, сколько… сколько отвлекает. Известно же, что у слепых развивается иногда особый тип видения – необычайно точные представления о пространстве. Либо составитель этой потайной карты был слеп, либо умел не отвлекаться на видимое. В обоих случаях находиться на Территории, чтобы вычертить Территорию, ему тогда, вроде, и ни к чему было. И вообще, знаешь ли… любая карта – предмет мистический: чтобы вычертить ее в физическом мире, надо в идеале уметь висеть в воздухе и, рассматривая пространство сверху, наносить изображения на бумагу.

– Было время, когда люди не летали, но карты и тогда уже имелись, – сказал Лев.

– Так потому я и думаю, что всякая карта не столько срисована с действительности, сколько… увидена в духе. Если это так, то неудивительно, что карта, как ты говоришь, строит и чертит себя сама: дух-то не исчезает никуда.

– И все равно, деда… жутковато как-то, возвращаясь к карте, осознавать, что с момента твоего последнего обращения к ней, она изменилась.

– Все меняется с момента твоего последнего обращения – более или менее сильно, более или менее явно. Только не спрашивай меня, что тут первично – карта или ландшафт.

– Потому что ты ответишь: карта?

– Потому что я отвечу: карта.

– Я не понимаю, – признался Лев.

– Я тоже, – вздохнул дед Антонио. – Но я это знаю. Теперь знаю.

– Как же тогда Машин отец мог пропасть на Территории, если… – начал Лев и услышал ответ, не успев договорить:

– Так же, как тот, кто способен гениально описать любовь словами, в действительности может не знать любви – и пропадает… погибает при первой же случайной влюбленности! Карта – это ведь только язык… но умение ориентироваться в языке не дает гарантий знания жизни.

– А что дает гарантии знания жизни?

– Смерть, Лев… прости меня за это. Слепота дает гарантию увидеть, глухота – гарантию услышать. С жизнью не может быть иначе.

Ох, долгий разговор, ох, темный разговор…

Пытаясь на следующий день пересказать его Лизе, Лев путался, сердился, начинал сначала. А Лиза, выслушав сбивчивый пересказ, вдруг легко вздохнула и произнесла:

– Жалко, что ты не рисуешь. Потому что рисующим – проще. Во всяком случае, некоторые из них знают: прямой взгляд на вещи ничего не дает, и рисовать имеет смысл только то, что видишь… в духе, как дед Антонио говорит! Я, вот, тоже думала про то, как же все-таки Машин отец карту вычерчивал, – и вдруг поняла: так, как я мою Марьину рощу писала. Смотрела перед собой, а видела-внутри себя. И писала: не то, на что смотрела, а то, что видела. Потому что каждый наш глаз он и есть Magic Eye: ему через видимость пробиться надо, чтобы сущность увидеть. А тебе-то, с твоими глазами, уж и сам Бог так видеть велел! Прости, если это… если это примитивно.

– Пойдем, – сказал Лев. – Пойдем к библиотеке на 1-ю Усиевича – и оттуда начнем. Мне кажется, я уже знаю, как переходить из плана в план. Это нужно делать не глядя – просто будучи уверенным: здесь есть проход.

Они оделись и вышли на улицу: Лиза впереди, Лев – за ней. Она наизусть знала этот короткий путь и, подойдя к стене, привычно пошла вдоль нее, к лазу, через который они со Львом ходили всегда. Протиснувшись в лаз, обернулась: Лев не шел сзади. Лиза хотела было заглянуть за стену, но услышала сбоку:

– Жалко, что ты рисуешь! Потому что не рисующим – проще. Во всяком случае, у некоторых из них нет зрительной памяти!

– Как ты вошел сюда, Лев? – уставилась на него Лиза.

– Как нож в масло, – отчитался Лев. – Пробившись через видимость… то есть строго так, как ты учила.

– Одно дело – учить… – задумчиво сказала она и спросила: – «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» принести тебе почитать, Ричарда Баха?