Ольга Славникова - 2017

– Мне это стало понятно две недели назад, – произнесла она наконец, глядя в горбатый паркет. – Тогда мне казалось, что люди поступили порядочно, то есть естественно. Истина дошла до меня в прямом эфире, когда предъявили господина Горемыко и он заговорил. Понимаешь, все дело в том, что они построили эти хранилища для цианидных растворов, на самом деле построили! А я все двадцать с лишком лет была уверена, что фабрики «Северзолото» в природе не существует!

– То есть как? – изумился Крылов.

– Вспомни начало девяностых. Вспомни, какие были времена, – терпеливо продолжила Тамара. – Все были как пьяные. Казалось, будто вот-вот новые экономические гении отгрохают у нас капитализм. Каких только проектов не пиарилось! Народные хлебопекарни, сеть быстрого питания «Русские блины». Дескать, заткнем за пояс все ихние «Макдоналдсы»! Под это брали кредиты, да еще и продавали населению сертификаты акций. Не акции, заметь! А население разницы не видело, знай несло свои денежки в эти хитрые фирмы. В очередях стояло. Потому что рублей получало все больше, а стоили они все меньше. Потому что их миллионы таяли в каждую полночь, будто золушкины кареты. Ну, и плюс коллективизм: мол, всем миром, в складчину, так оно вернее…

– Но потом никто не увидел ни русского фаст-фуда, ни хлебопекарен, – вспомнил Крылов. – И почему-то очень быстро забыли, даже как назывались эти предприятия.

– Вот именно! – подхватила Тамара. – То было мошенничество в чистом виде. Никто ничего не собирался строить. Вот этих иллюзионистов и постреливали, и сажали, особенно после обвала «МММ». Помнишь процесс ТОО «Василиса»? Та самая народная булочница, Василиса Чуркина, такая громадная баба, руки величиной с ноги, прическа как боярская шапка, глазищи с куриное яйцо. Она из СИЗО давала интервью, что, дескать, только собралась строить первую пекарню, как государство налетело и отняло деньги, принадлежащие вкладчикам. Ее, между прочим, пощипали и быстренько выпустили. Потом она стала народной целительницей, снимала порчу по телевизору, к ней в баню гадать записывались на полгода вперед. Еще лет пять назад я видела на прилавке брошюрки: Василиса Чуркина, потомственный народный экстрасенс, заговоры на любовь и на деньги. Двести тысяч тиража!

– Пока не понял, какая связь, – перебил Крылов, раздосадованный призраком Чуркиной, которую смутно помнил по издательской рекламе в метро, в черной шелковой шали, перед оплывшей пирогом громадной свечой.

– Еще раз объясняю. Я думала, что «Северзолото» такой же фантом, как «Русские блины». Когда иллюзионистов стали сажать, хотя не всех, я была уверена, что меня прикрывают друзья. А на «Северзолоте» и правда велось строительство, неважно какого качества. Вот почему по «Стройинвесту» тогда не возникло расследования. – Тамара прерывисто вздохнула и вдруг зевнула вязко, заслезившись, не разжимая челюстей. – «Стройинвест» был фирмой-однодневкой, – продолжила она с комом зевоты во рту. – Мне на счет упали деньги, тот самый кредит, и пробыли там неделю с небольшим. Не буду вдаваться в подробности. Себе я заплатила якобы за проект, которого не было. На том все кончилось. Сама теперь удивляюсь, как сильны были тогда финансовые виртуальности. Ведь дожила до сорока с хвостом, а ни разу не удосужилась хотя бы поискать «Северзолото» в Интернете.

– В студии ты что-то кричала по поводу времени съемки, – сурово напомнил Крылов.

– А, так ты смотрел! – оживилась Тамара. – Только не говори сейчас, что ты предупреждал. По крайней мере, Дымов получил свое. Сотрясение мозговой горошины плюс повреждение личика. Любящий Бессмертный унес его на перепончатых крыльях за океан, к американским докторам. Думаешь, мне все эти годы не хотелось сделать что-нибудь подобное? Еще как хотелось! – Тамара засмеялась недобро, утробно, отчего сделалось заметно, что без режима и фитнеса у нее обозначился животик. – Теперь что касается фильма. Снимали на старую цифру, и в углу студийного экрана иногда выскакивала дата. Август две тысячи десятого! То есть об утечке цианидов знали семь лет назад. Знали – и не предприняли ровно ничего! А теперь со всех сторон вешают все на меня. Ну, это мы еще поглядим! Если как следует копнуть, то господин Бессмертный, например, не соберет своих костей. Вот мои лойеры сейчас и торгуются. Черт, мне бы только разблокировать счета! Я еще соберусь с силами. Еще вернемся к вопросу, кто кого потопит!

Крылов, сощурившись, глядел на возбужденную Тамару из дальнего угла дивана. Она не нравилась ему такая – словно беременная местью. Он внезапно подумал, что Госпожа Смерть все-таки пришла к нему в убежище и поцеловала в щеку, для чего-то оставив в живых.

– Не смотри на меня так! – Тамара сердито заерзала, натягивая на колени тесный, усыпанный крошками лен. – Хочешь знать, терзают ли меня ночами муки совести? Нет, не терзают. Извини. Когда все это произошло, я была девчонка, и я пришла бы в ужас от гибели зверушек и отравления лесов. Я бы ревела в подушку. Я ни за что не стала бы в этом участвовать. Я и сейчас не стала бы, но по другим причинам. Слишком много воды утекло за двадцать с лишним лет, и главное, что изменилось, – это я сама. Если выкарабкаюсь и если смогу потом что-то сделать для зараженного района – сделаю. Но большего от меня не жди.

– Ну, хорошо. – Крылов рывком поднялся на затекшие ноги, и паркет словно прошел под ним деревянной волной. – Знаешь, я как-то не успел тебе сказать: я в любом случае на твоей стороне. Мне не важно, виновата ли ты и насколько виновата. Ты мне дороже и лесов, и зверюшек. И еще – прости, что тогда, у тебя, наговорил ерунды. Я завелся и был не прав. А теперь, если я действительно не нужен, я пошел.

– Постой. – Тамара тоже встала и перехватила руку Крылова, уже державшую пиджак. – Подожди. Еще не все.

Крылов обернулся и увидел, что в глазах Тамары, полуприкрытых влажными ресницами, сияют звезды. Это был знакомый признак. Несомненно, он забылся и наговорил чего-то лишнего. Неужели опять эта безумная надежда, которой Тамара мучает его четыре года? Неужели опять придется разрушать иллюзию любящей женщины, родной до малейшей черточки на золотой ладони, до последней морщинки на заиндевелых ненакрашенных губах – но уже совсем и никак для него невозможной? Но нет, кажется, нет. Тамара действительно изменилась, что-то в ней, спрятанное под платьем, под кожей, стало другим. Зачарованный этой переменой, отражавшейся на лице, как солнечный отблеск темной, тяжелой воды, Крылов позволил себя увлечь обратно на диван, словно измятый страстными любовниками, с крошками печенья на подушках.

Тамара, все не выпуская запястья Крылова, достала из-за спины изломанную файл-папку, отцарапала магнитную пластинку. Вжикнула, раскрываясь, зубчатая змейка, и Крылов увидел, что в папке жиденько белеют только два косо скрепленных бумажных листочка.