Алексей Санаев - Уругуру

Я хорошо знал о высокой детской смертности в сельском Мали и был уверен, что семью старейшины тоже не миновала эта ужасная доля. Такую информацию он не мог утаить на виду у всей деревни, и мы оба знали это. Если бы негр мог побледнеть, я бы с удовольствием здесь об этом написал. Но цвет его лица остался прежним.

– Шестеро из двадцати одного... – скрипуче произнес он, смотря в землю, и публика участливо закивала.

– Наша наука могла бы сохранить тебе пятнадцать детей. Только попросите, и мы принесем ее вам. И тогда, возможно, вас не постигнет участь теллемов, умерших от недугов, лечения которых они не знали.

– Но теллемы не умерли от болезней, – вскричал старейшина.

Я развел руками, словно в плохом сериале, и отчетливо произнес ему в лицо, как это делают на допросах с пристрастием:

– Отчего же тогда умерли теллемы?

В этот самый момент, когда площадь затаила дыхание, старый вождь вдруг ожил. Он медленно поднялся со своего пенька и, опираясь на длинную жердь, кряхтя, вышел из-под тогуна. Старик со шрамом молчал.

Вождь подошел ко мне и внимательно посмотрел мне в глаза. Некоторое время я был уверен, что старик хочет загипнотизировать меня. Но мне было уже безразлично – спор настолько возбудил меня, что я воспринимал себя защитником всей европейской цивилизации от тьмы Средневековья. В этот момент я, не задумываясь, готов был отправиться на скамью подсудимых вместе с Сократом и Галилеем, а на костер – с Яном Гусом и Джордано Бруно. Поэтому я не отвел взгляда и нахально уставился на вождя. Его лицо было похоже на сморщенный плод баобаба, такое же морщинистое и в то же время с такой же гладкой, матовой кожей.

Внезапно он обернулся и сердито каркнул что-то своим соплеменникам. В мгновение ока все повскакали со своих мест и начали шумно расходиться, а то и разбегаться в разные стороны. Представление было окончено. Меня ожидала призовая игра.

Парень с ружьем схватил за руки Оливье и Жана-Мари и поспешно увел куда-то вниз, в направлении нашей хижины. За ними устремилась Амани, бросив на меня напоследок такой взгляд, будто мое тело уже покрылось трупными пятнами. В полминуты площадь опустела, и окружавшие ее зрители тоже куда-то испарились. Вождь медленно повернулся, залез обратно под навес и пригласил меня сесть напротив.

Навес тогуна сделан из толстых слоев соломы и веток, его поддерживают толстые резные столбы с изображением ритуальных мифологических сцен.

Я с удовольствием заметил, что на одном из этих, очевидно, старинных столбов изображены фигурки низкорослых существ с поднятыми вверх руками, точно такие же, как на моем памятном сувенире из Марракеша, из-за которого все и началось. Высота тогуна специально задумана так, чтобы под ним можно было только сидеть. Если при заседаниях совета старейшин возникает спор и кто-либо из участников захочет в порыве страсти вскочить, он ударяется головой о крышу и вынужден опуститься обратно, умерив таким образом свой пыл.

Уже стемнело, костер практически погас, и в темноте я различал только отблески затухающего огня в глазах вождя, слышал сиплое старческое дыхание. Возможно, именно сейчас ему было бы легче всего воткнуть отравленный шип куда-нибудь мне в ногу, но я знал, что он этого не сделает. Он выглядел слишком умным для того, чтобы совершать убийство человека, с которым его видело столько свидетелей, да и в глазах его не было неприязни. А я вместо положенного по логике страха испытывал чувство абсолютной беззаботности.

Он поднялся и зачерпнул в калебас местного просяного пива из бочки, стоявшей возле навеса. Отпил сам и дал отпить мне. Я постарался не скорчить гримасы отвращения – сейчас для этого был не самый подходящий момент. Так, можно сказать, за кружкой пива мы тихо сидели минут десять. Наконец старик заговорил тихим, вкрадчивым и на удивление молодым голосом. Теперь вопросы задавал он.

– Ты приехал узнать это?

– Да, – без колебаний ответил я.

– Ты знаешь, что за попытку проникнуть в Сокровенное Знание человека ждет смерть?

– Знаю. Но это неправильно.

– Не нам судить, не нам судить... – сказал он в раздумье и после долгой паузы продолжил: – Забудь о птице Балако и скажи своим друзьям, что ночью нельзя выходить со двора на улицу. Это наш обычай, и нарушившего его тоже ждет смерть.

Я удивился, потому что эта фраза явно свидетельствовала о чрезмерной информированности вождя о наших планах, в частности о намерениях Брезе.

– Мои друзья знают об этом. Но почему это так? – спросил я.

– Те, кто нас охраняет, ночью спят. Бодрствуют лишь те, кто хочет нам зла.

Опять молчание.

– Девушка будет твоей женой?

«Какая еще девушка?» – чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя удержался и понял, что речь идет об Амани Коро.

– Нет. Почему?..

– Она родилась здесь?

– Она из Парижа, мы коллеги. Она помогает нам с местным языком и обычаями.

– Нет, ты говоришь неправду. Она одна из нас, она живет здесь. И она неотрезанная. Кроме того, она любит тебя.

Я не стал отвечать на этот выпад, хотя сказанное им, как минимум, удивило меня. Либо он что-то знает про Амани, либо он меня провоцирует на откровенность. Про «неотрезанную» я вовсе ничего не понял, а про любовь и подавно. До этого я даже не представлял себе, что ко мне может испытывать какие-либо чувства девушка черной расы, как, впрочем, и я к ней. Тем более Амани, голова у которой забита, как мне казалось, только наскальной живописью. Да нет, Амани, конечно, разумная и симпатичная девушка, но...

«Ближе к делу», – оборвал я себя и решительно отпил пива.

Оно было кислым и терпким на вкус, по-видимому, с осадком, неочищенное. Ну и что же? Если уж мне суждено было заснуть смертным сном от этого напитка, это все равно будет самый интересный вечер в моей жизни.

– Скажите, – произнес я медленно, – я узнаю это? Почему умерли теллемы?

Старик неопределенно покачал головой, поставив калебас на землю. Если он не ответит на вопрос, это будет означать мою победу в споре. А ответить, повидимому, ему не давали все эти бесконечные догонские запреты. Любой европеец, включая и меня, просто-напросто соврал бы с легкостью, сморозил бы ерунду и отправился бы спать, но вождю, видимо, лгать не пристало. Вот и сидел старик на корточках, заложив кисти рук за голову и поставив локти на острые коленки. А потом вдруг, безо всяких предисловий, он вдруг ответил мне на мой вопрос, который поставил в тупик его менее искушенного коллегу: «Почему умерли теллемы?»

И несмотря на все чудеса последних дней, этот ответ поразил меня. Я ожидал услышать что угодно, но только не это.

Медленно придвинувшись вперед, к моему лицу, вождь едва слышно, но внятно произнес: