Финн - Здравствуйте, мистер Бог, это Анна

Это созерцание светлого прямоугольника на стене продолжалось с незначительными перерывами где-то с неделю. После этой агонии, которая показалась мне вечностью, она наконец попросила:

— Финн, подержи в свете спичечный коробок!

Я послушно взял коробок и сунул руку в луч. На экране появились черные тени руки и коробка.

После долгого и тщательного изучения она скомандовала:

— Теперь книгу!

Я проделал те же манипуляции с книгой. И снова тот же завороженный взгляд. Еще около дюжины разных предметов по очереди помещались в луч, прежде чем мне было разрешено выключить фонарь.

В кухне горел газ. Я сидел на столе и молча ждал объяснений, но их не последовало. Мое терпение с треском лопнуло, и я спросил самым небрежным тоном, на какой только был способен:

— Ну что там у тебя, Кроха?

Она повернула ко мне лицо, но взгляд ее был обращен куда-то в совершенно иной мир.

— Забавно, — промурлыкала она, — забавно.

Я сидел и глядел на нее. Меня не покидало странное чувство, что сейчас, в этот самый момент, ее внутренняя Земля медленно, очень медленно меняет ось наклона. Она смотрела прямо перед собой, ее лицо тихо-тихо поворачивалось налево. Неожиданно взгляд прояснился, и она хихикнула. Честно говоря, у меня осталось такое ощущение, будто я читал себе детектив, а в нем вдруг не оказалось последней страницы.

Этот эпизод повторился раз шесть-семь за неделю; во всех прочих отношениях она оставалась все тем же веселым, деятельным ребенком. Все это время я в тревоге обкусывал себе ногти. На пятый или шестой раз она попросила меня взять листок бумаги и прикрепить его к экрану. Я все сделал. В этот день мы с ней рассматривали тень кувшина в свете волшебного фонаря, и Анна объяснила, что хочет, чтобы я карандашом обвел ее на бумаге. Поэтому, взяв кувшин в одну руку и карандаш в другую, я попытался исполнить ее заказ, но у меня ничего не получилось, потому что до экрана была еще пара футов, и я никак не мог дотянуться. Я попробовал донести до нее этот факт, но Анна, сидевшая нога на ногу, будто какой-нибудь режиссер на съемочной площадке в ожидании, когда его миньоны сделают все, как ему надо, в ответ на мои жалобы просто сказала:

— А ты поставь его на что-нибудь.

Я сделал, как мне велели. Взгромоздив на небольшой стол кипу книг и установив кувшин на эту конструкцию, я наконец смог обвести его силуэт на бумаге, пришпиленной к экрану.

— Теперь вырежь его, — скомандовала Анна.

Решив, что мои предполагаемые таланты нечего разменивать по дешевке, я сказал, чтобы она сделала это сама.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — ну пожалуйста. Финн!

Покобенившись немного для приличия, я вырезал его и протянул ей.

Волшебный фонарь был выключен, в кухне горел газ. Она уставилась на силуэт кувшина, снова медленно выворачивая голову набок — зачем? Как бы там ни было, результат ее, видимо, полностью удовлетворил, потому что она кивнула, встала и засунула бумажный кувшин между страницами словаря.

Следующая ночь принесла нам еще три силуэта. При этом понимания, что, собственно говоря, происходит, у меня не прибавилось ни на йоту. В то время я еще не знал, что Анна уже разрешила свою проблему, не выдав себя ни единым намеком. Она как раз сортировала факты, выстраивая идеи в должном порядке.

Прошло три дня, и вот на четвертый она снова попросила включить ей волшебный фонарь — три дня хитроумных вопросов, три дня загадочных улыбок, будто у какой-то карликовой Моны Лизы. Наконец занавес был поднят.

— Сейчас! — воскликнула Анна, как никогда уверенная в себе. — Давай!

Четыре вырезанные из бумаги фигуры были извлечены из книги и возложены на стол.

— Финн, подержи мне вот эту.

Я держал фигуру в луче света, гадая, для чего ей могла быть нужна тень от тени.

— Не так! Держи ее перпендикулярно бумаге.

— Оп-па! — сказал я и повернул ее перпендикулярно.

— Что ты видишь. Финн?

Я повернулся к ней. Она крепко зажмурила глаза и не смотрела на экран.

— Прямую линию.

— Теперь следующую.

Я поднял следующую фигуру перпендикулярно к экрану.

— Что ты теперь видишь?

— Прямую линию.

Из третьей и четвертой тоже получились прямые линии. Естественно! Анна постулировала тот факт, что любой предмет, будь то мышь, гора, петуния или сам Его Величество король Георг, отбрасывает тень. А если поставить эту тень перпендикулярно к экрану, то окажется, что любые тени любых предметов образуют прямую линию. И это еще не все.

Анна открыла глаза и сурово посмотрела на меня.

— Финн, можешь повернуть линию перпендикулярно к экрану? В голове, я имею в виду? Что ты видишь, Финн? Что, а?

— Точку, — ответил я.

— Ага, — ее улыбка сияла ярче луча света от волшебного фонаря.

— Я все равно не понимаю, о чем ты толкуешь.

— Вот про что все наши числа.

Полагаю, самым крутым комплиментом, которого я когда-либо удостаивался, было молчание, которое за этим последовало. Оно говорило: «У тебя достаточно мозгов закончить мысль самому, так что давай, думай». Я подумал. Все мои умственные упражнения неизменно заканчивались: «Ты что, хочешь сказать…»

Так получилось и на этот раз.

— Ты что, хочешь сказать… — начал я.

Вот что она на самом деле хотела сказать. Если число, например семь, можно использовать для того, чтобы считать такие разные вещи, как банкноты, младенцы, книги и летучие мыши, то у всех этих разных вещей явно должно быть нечто общее. Некий общий фактор, незамеченный и оставленный без внимания. Что это может быть? У всех предметов была тень; тень служила доказательством того, что предмет существует. Тень по определению отсекала многие вещи, которые сосчитать нельзя, — такие как красный цвет или сладость, и это было хорошо, но она оставляла формы. Она все еще несла в себе огромное количество информации. Все тени были разные — следовательно, нужно было отсечь что-то еще. Если тень избавляла вас от кучи бесполезных свойств, то было бы естественно предположить, что тень от тени продвинется на этом пути еще дальше. Воистину, так и получалось, но только в том случае, если вы держали тень перпендикулярно к экрану, — в этом случае все тени превращались в прямые линии. Оставался, правда, еще один нежелательный момент — все эти линии оказывались разной длины, но решить эту проблему не составляло труда. Нужно было просто заставить эти линии отбросить тени. Вот вам, пожалуйста! У всех этих разных штук имелось нечто общее, нечто действительно достойное уважения, число в чистом виде — и это была тень тени тени, то есть точка. Благодаря этому методу мы избавлялись от всех свойств, от всего, что нельзя сосчитать. Вот оно. Вот то, что можно считать.

Сведя всю великую множественность вещей к единой для всех сути, к точке, к тому, что действительно имеет значение, Анна раскрутила маховик творения обратно. Вооружившись карандашом, она нарисовала точку на чистом листе бумаги.