Ираклий Квирикадзе - Пловец (сборник)

Образ жирного человека, только что вставшего из-за сытого стола, объевшегося, гордо выпятившего свой живот на всеобщее обозрение, стал неким символом. Ему подражали, отращивали животы.

Это было время, когда суровая женщина по имени «правда» оставила многих, повернулась к ним спиной в презрении и негодовании. Жизнь без правды превратилась в национальное бедствие. В начале семидесятых годов эта женщина вернулась.

Эти слова я пишу сегодня, сидя перед окном, за которым светит солнце и льет дождь. «Солнце плачет», – говорят про такое в природе, это значит, что будут дни теплые, сухие, безветренные.

А в моих воспоминания идет отец с зонтом, как истинный батумец, он не стесняется ходить с зонтом, у тбилиссцев считается немужественным, если мужчина держит зонт. Отец вышел из Музейного переулка, перешел улицу, поднялся по мраморным лестницам Публичной библиотеки имени Карла Маркса, оглянулся, помахал мне рукой.

К отцу подходит человек, батумец, один из тех, кто приехал завоевать столицу. Он открыл цех женских лакированных туфель. Человек говорит отцу: «Возьмешь два чемодана и поедешь в Среднюю Азию: Ташкент – Самарканд – Бухара. Триста пар лакировок. Продашь их, с каждой тебе сто рублей (разговор шел до денежной реформы), я знаю, ты сидишь без денег, а мне нужен верный человек, такой, как ты».

Отец отказывается от этого заманчивого предложения. Он заходит в массивные резные двери публички, начинает фонатично изучать старые фолианты. Он находит у Маврикия новые сведения о древних грузинских мореходах. Он вносит их в свой длинный список доблестных морских деяний Грузии. Но неожиданно библиотекарша Кетевана Филимоновна, высушенная старостью, добрая женщина, позволявшая отцу уносить книги домой и не раз приходившая к нам в гости на чай с инжировым вареньем, библиотекарша, окончившая университет в Женеве, посещавшая марксистские кружки, великолепно знающая историю, философию, юридические науки, поддерживающая бодрость духа и гибкость тела гимнастикой йогов, устроила разгром отцовским идеям:

– Твое желание написать историю грузинского мореплавания – ложное мифотворчество. Грузия никогда не была морской державой. Это не Испания с ее «Непобедимой армадой», это не Португалия с ее Васко да Гама. Грузины никогда не были «людьми моря». Грузины – это пахари, виноградари, воины. У Грузии всегда были великие полководцы, но никогда не было великих адмиралов. Арабы, турки, персы вторгались с юга, с востока, но никогда со стороны моря. Грузины всегда сражались, у них не было передышки, чтобы взглянуть на море, вдохновиться им, отдать ему свою душу, построить корабль, надуть паруса и совершить кругосветное путешествие… Не занимайся ложным мифотворчеством. Не уподобляйся тем, кто, найдя камень с письменами, которым лет шестьсот, объявляет их тысячелетними, а города, которым тысяча лет, превращает в трехтысячелетние. Не надо ничего преувеличивать! Твоя история грузинского мореплавания – это преувеличение.

Отец ушел из библиотеки и больше там не появлялся. Фотографию дедушки, снятого перед заплывом 1911 года, он понес в фотоателье, увеличил ее, заказал раму, прикрепил к раме медную табличку с надписью: «Великий грузинский мореплаватель Дурмишхан Думбадзе».

Отец стал вести во Дворце пионеров кружок судоходства. Его увлекло изготовление самоходных моделей фрегатов, каравелл, подводных лодок, парусников. В полуподвальном помещении Дворца пионеров, в большой комнате с синими стенами, сидел отец среди скелетов будущих кораблей. По воскресным дням он водил своих пионеров на Черепашье озеро. Там они заводили моторчики моделей, спускали их в воду и с восторгом следили, как они плыли по маленькой лужице, именуемой Черепашьим озером. В те годы окрестности озера были пустынны, не было ресторанов, не было канатной дороги, берега озера были густо заросшими камышом. Отец с пионерами поднимался по тропе. Он нес самые большие и тяжелые корабли, в кармане у всех были завтраки: вареные яйца, картошка для костра, соль, сыр, помидоры.

Однажды корабль, лучшее творение рук отца, затонул посреди озера, отец нырнул за ним и не вынырнул. Пионеры ждали пять минут, особо не волнуясь, зная, что их учитель может долго находиться под водой, но на десятой минуте они стали кричать. А еще через пять минут, охваченные ужасом, они мчались вниз в город.

Опустившись под воду, водолаз-спасатель увидел отца, спутанного водорослями, – видимо, в поисках корабля он так завертелся в водорослях, что они, цепко его схватив, не отпустили на волю.

Так я остался один.

Мать, о которой я ни разу не упоминал в своих записках, я не знаю. Она живет где-то с каким-то подполковником, может, он полковник, а может, уже и генерал.

На время распрощаемся с морем, с людьми, которые связаны с морем неразрывными узами, и войдем в мир Сумбата Соломоновича Ханукашвили, моего тестя.

Сумбат Соломонович был родом из деревни, которую четверть века назад покинул, купив комнату в центре Тбилиси, в том самом Музейном переулке, где жил я у родственников. Будучи деревенским жителем, он умел удивительно точно подражать голосам животных и птиц. Дом утром пробуждался от его петушиного крика. Он веселил и развлекал нас, детей, соловьиными трелями, пением иволги, жаворонка, буйволиным мычанием. Во дворе он огородил участок, обнес его сетчатой проволокой и стал выращивать кур, которых продавал одним соседям за дешево, другим по обычным рыночным ценам. Сумбатовские куры, вскормленные на кукурузном зерне, обладали нежным вкусным мясом, пользовались всеобщим успехом.

С курами произошла одна скандальная история.

Кто-то стал их воровать. Сумбат Соломонович не спал ночами, выслеживая таинственного вора. К каким только ухищрениям он ни прибегал, но куры исчезали из курятника. Работая весовщиком на складе геологического управления, он принес со своего склада прожектор и сигнальную сирену. Установил их в курятнике. Ночью, как только вор открыл бы дверцу курятника, сирена должна была взвыть, а прожектор ослепить вора. Так и произошло, но Сумбат Соломонович не ожидал, что вор, дико испуганный резкой вспышкой и адским воем, упадет в обморок, что три дня его будут возвращать к жизни, что он на всю жизнь потеряет речь и будет судиться с Сумбатом Соломоновичем. На суде вор жестами и письменными объяснениями доказывал, что он случайно прикоснулся к дверям курятника и требует возмездия за нанесенный ему физический ущерб. Сумбату Соломоновичу присудили два года. Он отсидел год. За время отбытия наказания курятник снесли.

Вышло постановление, запрещающее в черте города Тбилиси держать домашних животных и птиц. Постановление это вряд ли было реакцией общественности на инцидент, произошедший в Музейном переулке, но так или иначе сносили курятники, выпроваживали коров и свиней за черту города. Боролись с теми, кто тайно продолжал держать живность.