Игорь Ушаков - Семейная сага

И вот вчера я зашел на почту, как всегда, идя с пляжа. Катя с Павликом пошли домой. Получаю срочную телеграмму от Люды: "ЕЛЕНА СТЕПАНОВНА СКОНЧАЛАСЬ СЕГОДНЯ ТЧК ПОХОРОНЫ ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ ТЧК ЛЮДА".

Я долго колебался, не решаясь показать телеграмму Кате. Конечно, мать — это мать, но мы всего провели десять дней на юге. За жилье уплачено вперед.

Я решил сказать Катерине о телеграмме завтра утром. Но с утра сегодня я не решился, а опять зайдя на почту, сделал вид, что только-только получил телеграмму.

Катя заплакала, сказала, что надо ехать в Москву. Но потом вдруг сказала:

— Но чем мы можем помочь? Да и билеты поменять трудно — телеграмма-то не официальная. Да я и все равно уже не успеваю на похороны… Как-то все глупо… Я же ведь тетю Пану из Заволжска вызвала специально вызвала, да и Люда там… Может, Сережу вызовут из Ленинграда… А ты, Павел, что думаешь?

— Я не знаю… Но телеграмму мы получили. Нужно что-

то решать и сообщить в Москву, едем или нет.

— Ну, телеграмма могла и не придти, или ее могли не в тот ящик на почте положить… Не на ту букву, например…

— Значит, молчим, как будто ничего не знаем, да?

— Ну, а что ты предлагаешь?

— Катя, я не знаю. Это твоя мать, тебе и решать…

И вот опять обман… Как я устал чувствовать этот постоянный гнет неправды, как он мешает жить!

Сережа. 1956, 21 июля

Вчера после работы я получил телеграмму от Люды:

"СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ ТЧК УМЕРЛА ЕЛЕНА СТЕПАНОВНА". Я тут же помчался на Московский вокзал, купил билет на "Красную стрелу". С билетами в день отъезда было туго, пришлось впервые в жизни купить билет в

"буржуйский" СВ. А на вечер у меня был давно уже куплен билет в Ленинградскую филармонию на "Реквием" Моцарта.

После суеты с билетом на Москву, до меня только уже в зале филармонии дошло, какая трагедия произошла в моей жизни: я потерял человека, которого любил больше всех в моей жизни. Бабушка была мне самым близким человеком. Она много мне рассказывала о своей жизни, беседуя всегда, как со взрослым. От нее я узнал массу библейских притч, она воспитала во мне христианский дух, хотя я так никогда и не смог принять идею Христа как Божьего сына — это всегда казалось мне нарочито притянутым за уши. Она и сама верила в Бога своеобразно: она относилась к Богу как к высшей силе, которая творит не только добро людям, но и много зла. Она приводила примеры этой несправедливости Божьей, который забрал преждевременно ее мужа, был так несправедлив к родителям моего отца. Но при этом она говорила мне: "Но то, что творит Бог — это на его совести. А ты, несмотря ни на что, должен творить добро. Бери пример со своего отца: он хоть и неверующий, но истинный христианин". Так я и не понял зачем же нужен Бог, если ты сам решаешь, что надо творить добро и любить ближних. Разве это не есть естественный закон нормального человеческого общежития?

Одним словом, бабушка моя была человеком, который учил меня добру и любви к ближнему.

Я сидел в полумраке зала, все эти воспоминания проносились передо мной, музыка надрывно рыдала, и я беззвучно плакал вместе с ней. Слезы стекали по моим щекам. Руки были сцеплены до боли…

Из Филармонии я по Невскому пошел на вокзал.

Время еще было. Был теплый июльский вечер, который своим

ветром ласкал и пытался меня утешить… В голове продолжали звучать пронзающие душу Моцартовы звуки…

Сегодня, когда я приехал домой, дверь мне открыл Гурий Владимирович Ласточкин, единственный, которого смогла разыскать Люда по телефону. В плотно зашторенной комнате молча сидели у открытого гроба Люда и Прасковья Степановна. Откуда-то лилась тихая всепроникающая музыка. Оказывается Гурий, ожидая меня, поставил "Реквиемом". Я подумал: что за сверхъестественное совпадение?.. Не знаю…

К концу дня приехали и Ксения с Виктором. Телефона у них не было, а срочную телеграмму от Люды они получили только вчера вечером.

Гурий отозвался на Людин звонок сразу же и еще вчера вечером, бросив все, примчался. Он успокоил Люду и отослал ее на время похорон к родителям: не дай Бог переживания спровоцируют преждевременные роды. Оставив с покойницей тетю Пану, сам он окунулся с головой в похоронные дела. Когда наступила ночь, он послал тетю Пану отдыхать в

другую комнату, а сам сел около гроба и при свечах просидел всю ночь.

Вот и сегодня я едва уговорил его хоть немного отдохнуть после тяжелого дня и бессонной ночи. Он долго сопротивлялся, но как только сел в кресло — заставить его лечь было невозможно — тут же уснул глубоким сном праведника.

Наступила моя пора ночного бдения. Ксения с Виктором тоже присоединились ко мне. Ксения все время тихонько плакала, а Виктор, обняв ее за плечи, беззвучно ее успокаивал…

Катерина. 1957, 1 января

Вот и очередной Новый год наступил… Провели мы его

с Павлом вдвоем, если не считать Павлика. Друзей у Павла на работе практически нет, хотя относятся к нему сослуживцы неплохо. С соседями контакты как-то не наладились. Только Сергей с Людой забежали где-то пол-одиннадцатого на десять минут, выпили с нами по бокалу шампанского за уходящий

год и помчались справлять Новый год со своими институтскими друзьями.

Сережа с Людой после рождения дочки живут у ее родителей. Люда было заикнулась, что, может, после смерти мамы они смогут остаться у нас, но я была категорически против: ведь когда-то и нам с Павлом пожить надо одним! Я прямо так ей и сказала. На следующий же день, когда я вернулась из магазина, то нашла записочку от Сергея:

"Спасибо за все. Не смеем более мешать своим присутствием.

С."

Конечно, как-то плохо все получилось, но они молодые, им проще — у них все утрясется!

Люда тут однажды проговорилась, что они с Сережей довольно часто ездят к Михаилу. Я знаю, что у него молодая жена, говорят красивая и с хорошим характером. А чего ей быть с плохим характером? С двумя детьми, ни кола, и двора, а подцепила такого мужика! Да она на него молиться должна — вот тебе откуда и хороший характер!

И вот сидим мы с Павлом за кое-как накрытым праздничным столом, хотя стол ломится от всяческой снеди. Вот уже по телевизору показывают Спасскую башню… "С Новым годом, дорогие товарищи! С новым счастьем!"

Ну, а как насчет старого счастья? Было ли оно? Я всю жизнь металась в поиске этого счастья, думая, что вот-вот это счастье и вырастет, как гриб после дождя… Но вот уже сорок шесть… Больше того, что имею, уже больше не получу от жизни. Настала пора терять, а не находить. А много ли я имею? Счастлива ли я?

Да какой смысл задавать себе все эти вопросы? Надо жить! Я получила, наконец, к чему стремилась в молодости. То это или не то, к чему я рвалась — какая теперь разница: время вспять не повернуть…

Сережа. 1957, 30 августа