Сергей Довлатов - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3

Зашел в издательство. Эльвира страшно перепугалась. Увела меня на пожарную лестницу. Я говорю:

— Объясните мне, что происходит?

— Не могу. И более того, не знаю. Просто намекнули, что книга запрещена.

— Намекнули или дали соответствующее указание?

— Это одно и то же.

— Я пойду к Акселю Тамму.

— Не советую. Что вы ему скажете? Я же сообщила вам о запрете неофициально.

— Что-нибудь скажу. Мол, ходят слухи…

— Это несерьезно. Ждите, когда он сам вас известит.

Уже в издательстве мне показалось, что люди здороваются смущенно. На работе — то же самое.

День проходит, второй, третий. Звоню капитану.

— Пока, — говорит, — никаких известий.

— Пусть мне рукопись вернут.

— Я передам. Звоните в пятницу…

Эльвира молчит. На работе какая-то странная обстановка. Или мне все это кажется…

Пятница наступила. Решил не звонить, а пойти в КГБ. Чтобы им было труднее отделаться.

Захожу в приемную. Спускается новый, в очках.

— Могу я видеть капитана Зверева?

— Болен.

— А майор Никитин?

— В командировке. Изложите свои обстоятельства мне…

Я начал понимать их стратегию. Каждый раз выходит новый человек. Каждый раз я объясняю, в чем дело. То есть отношения не развиваются. И дальше приемной мне хода не будет…

Я как дурак изложил свои обстоятельства.

— Буду узнавать.

— Когда мне рукопись вернут?

— Если рукопись будет приобщена к делу, вас известят.

— А если не будет приобщена?

— Тогда мы передадим ее вашим коллегам.

— В секцию прозы?

— Я же говорю — коллегам, журналистам.

— Они-то при чем?

— Они — ваши товарищи, пишущие люди. Разберутся, как и что…

Товарищи, думаю. Брянский волк мне товарищ…

Я спросил:

— Вы мою рукопись читали?

Просто так спросил, без надежды.

— Читал, — отвечает.

— Ну и как?

— По содержанию, я думаю, нормально… Так себе… Ну, а по форме…

Я смущенно и горделиво улыбнулся.

— По форме, — заключил он, — ниже всякой критики…

Попрощались мы вежливо, я бы сказал — дружелюбно.

В понедельник на работе какая-то странная атмосфера. Здороваются с испугом. Парторг говорит:

— В три часа будьте у редактора.

— Что такое?

— В три часа узнаете.

Подходит ко мне дружок из отдела быта, шепчет:

— Пиши заявление.

— Какое еще заявление?

— По собственному желанию.

— С чего это?

— Иначе тебя уволят за действия, несовместимые с престижем республиканской газеты.

— Не понимаю.

— Скоро поймешь.

Дикая ситуация. Все что-то знают. Один я не знаю…

Написал как дурак заявление. Захожу в кабинет редактора. Люди уже собрались. Что-то вроде президиума образовалось. Курят. Сурово поглядывают. Сели.

— Товарищи, — начал редактор…

— Товарищи, — начал редактор, — мы собрались, чтобы обсудить… Разобраться в истоках морального падения… Товарищ Довлатов безответственно передал свою рукопись «Зона» человеку, общественное лицо которого… Человеку, которым занимаются соответствующие органы… Нет уверенности, друзья мои, в том… А что, если этой книгой размахивают наши враги?.. Идет борьба двух миров, двух систем… Мы знали Довлатова как способного журналиста… Но это был человек двойной, так сказать… Два лица, товарищи… Причем два совершенно разных лица… Но это второе лицо искажено гримасой отвращения ко всему, что составляет… И вот мы хотим, образно говоря, понять… Товарищи ознакомились с рукописью… Прошу высказываться…

Господи, что тут началось! Я даже улыбался сначала.

Заместитель редактора К. Малышев:

— Довлатов скатился в болото… Льет воду на мельницу буржуазии… Опорочил все самое дорогое…

Костя, думаю, ты ли это? Не ты ли мне за стакан портвейна выписывал фиктивные командировки? Сколько было выпито!..

Второй заместитель редактора Б. Нейфах:

— У Довлатова все беспросветно, мрачно… Нравственные калеки, а не герои… Где он все это берет? Как Довлатов оказался в лагере?.. И что такое лагерь? Символ нашего общества?.. Лавры Солженицына не дают ему покоя…

Ответственный секретарь редакции И. Популовский:

— Довлатов опередил… У Солженицына не так мрачно… Я читал «Ивана Денисовича», там есть положительные эмоции… А Довлатов все перечеркнул…

Заведующий военно-патриотическимотделом И. Гаспль:

— Один вопрос — ты любишь свою родину?

— Как всякий нормальный человек.

Гаспль перебивает:

— Тогда объясни, что произошло? Ведь это же политическая диверсия!..

Я начал говорить. До сих пор мучаюсь. Как я унизился до проповеди в этом зверинце?! Боже мой, что я пытался объяснить! А главное — кому?!

— Трагические основы красоты… «Остров Сахалин» Чехова… «Записки из мертвого дома»… Босяки… Максим Горький… «Кто живет без печали и гнева, тот не любит отчизны своей…»

Нейфах (перебивает):

— Кто это написал? Какой-нибудь московский диссидент?

— Это стихи Некрасова!

Нейфах:

— Не думаю…

Секретарь партийной организации Л. Кокк. Встает, дожидается полной тишины:

— Товарищи! Свойственно ли человеку испражняться? Да, свойственно. Но разве только из этого состоит наша жизнь?.. Существует ли у нас гомосексуализм? Да, в какой-то мере пока существует. Значит ли это, что гомосексуализм — единственный путь?.. Довлатов изображает самое гнусное, самое отталкивающее… Все его герои — уголовники, наркоманы, антисемиты…

Б. Нейфах:

— Антисемитизма мы ему не простим!

И. Гаспль:

— Но есть и проявления сионизма.

К. Малышев:

— В принципе, это одно и то же…

Л. Кокк:

— Я много бывал за границей. Честно скажу, живут неплохо… Был я у одного миллионера. Хорошая квартира, дача… Но все это куплено ценой моральной деградации… Вот говорят — свобода! Свобода на Западе есть. Для тех, кто прославляет империализм… Теперь возьмем одежду. Конечно, синтетика дешевая… Помню, брал я мантель в Стокгольме…

Редактор Г. Туронок:

— Вы несколько отвлеклись.

Л. Кокк:

— Я заканчиваю. Возьмем наркотики. Они, конечно, дают забвение, но временное… А про сексуальную революцию я и говорить не хочу…

Г. Туронок:

— Мне кажется, Довлатов ненавидит простых людей!..

И это он — мне! Тысячу раз отмечалось, что я единственный говорю «спасибо» машинисткам. Единственный убираю за собой…

И. Популовский:

— А ведь язык у него хороший, образный. Мог бы создать художественные произведения…

Г. Туронок:

— Пусть Довлатов выскажется.

Тут я слегка мобилизовался:

— То, что здесь происходит, отвратительно. Вы обсуждаете неопубликованную рукопись. Это грубое нарушение авторских прав. Прошу не задавать вопросов. Отвечать не считаю целесообразным.

Заведующий сельхозотделом протягивает мне валидол. Век ему этого не забуду.