Неделько Фабрио - Смерть Вронского

— Боже, сделай так, чтобы все у нас получилось.

— Боюсь, что так не получится, — медленно и снова тихо выговорил капитан первого класса. «И ведь кто-то во всем этом виноват», — ужаснулся он про себя.

Тут босоногая старуха внесла и поставила на стол новые бутылки с ракией. И снова, как и в прошлый раз, беззвучно исчезла.

Бывший полицейский взялся за бутылку:

— Товарищ полковник, еще глоток?

— Спасибо за предложение. Мое личное мнение, что пить больше не стоит. Но это не приказ, — ответил полковник.

Прежде чем покинуть помещение, рыжеволосый в армейской форме пальцем поманил к себе майора и сказал ему:

— Завтра забирай с собой в Вуковар и эскадрон русских добровольцев.

— Есть! — отрубил майор.

— С ними и этот граф… его зовут… — он не мог вспомнить русского имени графа.

— Граф Алексей Кириллович Вронский, — с готовностью подсказал майор.

— Да, он самый. Присмотри, чтобы с ним там чего-нибудь не случилось. Говорят, он большая шишка.

Все быстро покинули деревянный дом и направились каждый своим путем. Тот, что пил пиво из горлышка, отшвырнул бутылку подальше в заросли диких маков и папоротника.

А когда в комнате остались только они одни, мать Мория потянула за рукав Царя ветров и сказала ему, показывая рукой на окно, в котором еще виднелась фигура капитана первого класса, быстро удалявшегося по тропинке через высокую летнюю траву:

— Этого ты не трогай. Этот — мой.

Там, на крайнем востоке хорватской земли, в воображаемом треугольнике, между рекой Вука на севере, рекой Босут на юге и городом Илок на востоке, где-то там, на одной из пыльных дорог, вдоль которой наши предки строили массивные деревянные дома, украшенные резьбой, в один из ясных летних дней, около полудня, встретились две колонны сербов: одна состояла из беженцев, направлявшихся на восток, другая из военных, эта шла на запад. И если бы по воле случая здесь оказался кто-то из тех людей, что на предыдущих страницах этой книги собирались вокруг большого штабного стола с миской недозрелых слив, то он без труда узнал бы в первой колонне тех самых беженцев, которых капитан первого класса, угостивший сигаретой бывшего полицейского из Винковцев, видел из окна деревянного дома, где происходила та встреча, наблюдая за их движением по равнине, над которой простиралось высокое голубое небо, по которому и сейчас под предводительством пышного облака розоватого цвета проплывала череда его пухлых белых собратьев. В другой колонне грохотали танки, бронетранспортеры, самоходные пушки, автобусы с резервистами, грузовики, рефрижераторы, цистерны, транспортеры с понтонами для моста — металл, дым, ветер, который они сами же и поднимали в своем неумолимом движении вперед, стремительном, мощном.

Все было окутано горячей густой пылью, казалось, небо померкло и прямо с него валились листья, которые срывала проходящая военная техника, она же гусеницами и колесами вминала в землю траву на обочине, и весь этот сухой дождь из листьев и пыли падал на беженцев, сорвавшихся со своих мест в телегах и автомобилях, чтобы всем вместе — женщинам, водителям, возчикам, детям, старикам — броситься друг к другу с объятиями, растроганно плакать, поднимать руки с двумя растопыренными в виде латинской буквы «V» пальцами и махать военным, которые двигались по той же самой дороге, только в противоположную сторону. Одни на повозках и телегах направлялись в Шид, другие, военной колонной, в Хорватию.

Несколько собак, обезумев от грохота техники, с лаем бросились прямо под гусеницы и остались лежать на пыльной дороге, раздавленные размеренным движением железных суставов и пластин. Отбившиеся от телег, на которых сидели их хозяева, и перепуганные громыханием и постоянным движением, свиньи с визгом пытались найти выход из смертоносного лабиринта, образованного двумя текущими навстречу друг другу колоннами, и, не найдя его, сбились в придорожном рву, тянувшемся вдоль дороги. Из него, при первых звуках приближающихся, но еще далеких моторов, с карканьем и скрипучими криками взлетали в небо какие-то тяжелые черные птицы и, не узнавая свое старое доброе спокойное небо, падали, еще более черные и тяжелые, на содрогающуюся землю.

Молодые танкисты откидывали крышки люков на танках, высовывались наружу, на воздух, некоторые прямо на ходу вылезали на броню, чтобы помахать своим соотечественникам, послать им слова поддержки, ободрить их, они располагались по обе стороны машины, возле ствола, придерживаясь за него одной рукой, весело что-то выкрикивали, кое-кто пытался даже в таком положении изобразить подобие кола; где-то зазвучала флейта, замелькали в руках белые платки, с крестьянских телег, ползущих мучительно медленно по сравнению со стремительным ходом двигавшихся навстречу машин, флейте тут же ответили одна, две, даже три гармошки, третья звучала с трактора, но их звуков никто толком не расслышал, и они испарились, улетели с дымом из выхлопных труб, обратившись в синеватый туман,

который поглощает все.

Последнее, что донеслось с одной из машин, замыкавших военную колонну, которая быстро исчезала из поля зрения, был выкрик солдата в пилотке:

— Через день будем в Загребе!

Это произошло через пять дней после того, как капитан первого класса вернулся с военного совещания.

Капитан сориентировался раньше других, и как только летящие с улицы камни разбили первые окна казармы, он, услышав звон стекла и крики солдат, выскочил из библиотеки, где в тот момент находился, и бегом спустился по лестнице на второй этаж, где был балкон. Открыв дверь, он оказался на свежем сентябрьском воздухе.

Кажется, именно в этот момент начался дождь, потому что когда он глянул в мрачно распростершееся над ним небо, встретившее его удивительным для этого времени года холодом, то ощутил на щеках и на лбу первые крупные капли. Над его непокрытой головой (пилотку с пятиконечной звездочкой он, в спешке, так и оставил на вешалке у входа в библиотечный зал) теснили друг друга серые дождевые облака, над лесом глухо зарокотал гром. Стиснув руками ограждение балкона, он почувствовал, что его ногти впились в мокрое и жесткое дерево, в висках стучало, он опустил взгляд, чтобы увидеть происходящее на улице.

Около сотни горожан, перекрыв уличное движение, собралось перед входом в казарму, заставив перепуганных часовых укрыться во дворе за тяжелыми железными воротами. Вышедшего на балкон капитана первого класса толпа увидела тут же, стоило ему появиться, несколько камней просвистело справа и слева от него, зазвенело еще одно разбитое окно.

Послышались крики:

— Оккупанты, убирайтесь из Хорватии!