Богомил Райнов - Элегия мертвых дней

— И ты серьезно говоришь о том, чтобы ограбить родного отца? — пытался разубедить его я.

— А что, ведь он капиталист, — отвечал Жоро с видом человека, вынужденного исполнить тяжкий долг.

Старикан, как называл его сын, был сельским бакалейщиком и в свое время спрятал за стенным шкафом кругленькую сумму в долларах. Жоро был уверен, что отец и думать забыл про эти доллары, а если не забыл, то вряд ли они ему понадобятся, и потому он не станет проверять за шкафом.

Итак, Жоро отбыл к Старикану, чтобы заверить его в своей сыновней преданности и прикарманить денежки. Когда Жоро снова появился в Софии, кабаретная эпопея была продолжена с новым размахом.

Ночные заведения отличались главным образом названиями: „Риунионе", „Максим", „Этуаль", „Империал" или „Паризиана". Все остальное было однотипным — розовый неон, сладострастный полумрак, приглушенные вопли саксофона, шлюхи в платьях с глубоким декольте и официанты в смокингах, ну, и конечно же, напитки по бешеным ценам. Естественно, показывались разного рода аттракционы — голые бедра и полустриптиз, — уровень которых мало заботил содержателей заведений, ибо пьяная публика невзыскательна, а кому взбредет в голову заявиться в кабаре трезвым. Женский персонал с учетом квалификации доставлялся из Центральной Европы, но подвизались и туземные стажерки, которым страсть как нравилось выдавать себя за иностранок.

Жоро иногда водил меня в то или иное подобное заведение, но я не особенно рвался туда, так как из-за высоких цен там приходилось смаковать содержимое бутылки целый вечер, а я придерживался того принципа: пить так пить, и нечего лизать рюмку пять часов кряду. Бывало, мой приятель, разошедшись, заказывал одну бутылку за другой, разумеется, не ради моей милости, а в честь какой-нибудь профессионалки, подсевшей к столику и вскружившей ему голову своим глубоким декольте и томными многообещающими взглядами.

Одна из таких кобр чуть было не разделалась с Жоро. Кобра, честно говоря, была еще подрастающей, но за ее спиной притаилась весьма искушенная мамаша. Между молоденькой шлюхой и Жоро началась сложная и продолжительная игра, в которой Жоро отводилась роль побежденного. Я понял это, когда однажды утром он разбудил меня, чтобы сообщить:

— Все кончено! Я помолвлен!

— С кем? — спросил я приличия ради, ибо ответ мне был известен заранее.

— С Люси.

— Поздравляю. Теперь-то тебе действительно понадобится пистолет.

Жоро посмотрел на меня с тем беспомощным видом, какой всегда свидетельствовал, что он впутался в какую-нибудь историю, и пробормотал:

— Теперь-то что делать?..

— Я же тебе сказал: купи пистолет. Или сматывайся. Испаряйся. Провались сквозь землю.

— Ко всему прочему и доллары кончаются, — пробормотал он.

Голос его звучал глухо, потому что Жоро успел погрузиться в дрему, растянувшись на кровати, с которой только что поднял меня. По всей видимости, банкет по случаю помолвки прошел на уровне.

Возможно, он так бы и не внял моему совету, если бы не грубые происки молодой и старой кобры. Они слишком спешили, опасаясь, что, коли дело затянется, жених сбежит. Уже был заказан роскошный спальный гарнитур для новобрачных, велись поиски приличной квартиры и переговоры о том, чтобы Жоро как можно скорее уведомил о свадьбе своего батюшку. Не трудно догадаться, что для них вожделенным объектом был не сын, а отец.

Напуганный такой суетливой деятельностью кобр, мой друг решил бежать. Ни я, ни он не могли придумать ничего лучше. Бежать… Вечный порыв. Примитивный инстинкт. Провинившись, бежать из дому, сбежать с квартиры, задолжав хозяйке, уехать в другой город, оскандалившись в своем, — подобно тому, как поступал мой знакомый учитель. Сбежать и начать все сначала. Как будто можно начать сначала. Как будто можно сбежать.

Но Жоро был человеком не только решительных действий, но и высоких устремлений. Ограбление банка представлялось ему актом социального возмездия, ограбление Старикана рисовалось эпизодом, хотя и весьма скромным, в борьбе против капитализма. Но разве мог он допустить, чтобы его бегство выглядело малодушной капитуляцией, нет, он должен был предстать в наших глазах героем, преисполненным самых благородных намерений! Я ничуть не удивился, когда спустя несколько дней, он поверил мне свою тайну:

— Я убегу в Советский Союз.

— Только тебя там и ждут.

— Даже если не ждут, все равно им нужны люди…

„Причем, такие, как ты", — хотел добавить я, но промолчал. Стоило ли заводить дискуссию по поводу очередной его фантазии, у которой не было никаких шансов перестать быть фантазией?

Однако Жоро действительно исчез. Зато появился его отец. Обнаружив пропажу долларов, он был вынужден констатировать теперь и пропажу сына.

Блудный сын вернулся лишь через несколько месяцев. В довольно потрепанном виде, сильно похудевший, — как и полагается блудному сыну, — но все тем же героем. Передать его рассказ означало бы написать отдельную книгу. Нелегкая задача, если учесть, что и по сей день я не знаю, что в том рассказе — правда, а что — поэтическая вольность.

Как бы то ни было, приключения в общих чертах сводились к следующему: Жоро мимоходом заглянул к Старикану, где известным нам способом снова разжился деньгами. Затем отправился на Дунай, где за плату переправился на румынский берег. Он перекосил всю Румынию и вышел к Днестру, там в самый ответственный момент угодил в лапы пограничников, а затем в тюрьму. Однако с помощью денег, которые ему удалось припрятать, он подкупил местные власти и перебрался обратно в Болгарию.

— Значит, тебе удалось перебраться туда и обратно, и никто на нашей границе не всполошился? — спросил я, когда он кончил рассказ.

— А ты что думал? — вопросом на вопрос ответил он и смерил меня взглядом, исполненным достоинства.

Честно говоря, я думал, что все это — сочинение на вольную тему, а Жоро на самом деле нигде не был, разве что в Варне, где шатался по местным кабакам да проводил время на пляже пока не кончились деньги. Однако позже выяснилось, что я был не совсем прав. Может, он и не добрался до Днестра, а всего лишь до бухарестских вертепов, но через Дунай он все-таки переправился. Спустя два месяца мне вручили повестку в суд, куда я вызывался в качестве свидетеля. Повестка опровергла как мои предположения, так и заявление Жоро о том, что при переходе им границы никто не всполошился.

Жоро опять испарился. В назначенный день мне пришлось явиться в Судебную палату одному. Я проторчал там все утро, пока не сообщили, что судебное разбирательство откладывается ввиду неявки ответчика. В один прекрасный день я нос к носу столкнулся с вышеупомянутым ответчиком на улице Леге. Он, по всей вероятности, только что покинул „Второе шуменское" или же какое-нибудь другое заведение подобного рода, об этом можно было судить по его жизнерадостному, даже слишком жизнерадостному виду.