Бернхард Шлинк - Три дня

Марко слушал его внимательно.

— Оттого проблемы и возвращаются снова, что не были разрешены. И РАФ тоже вернется. Иная, чем тогда. Но вернется. А так как капитализм стал глобальным, то и борьба с ним будет вестись в глобальном масштабе — решительнее, чем прежде. Хотя нынче стало немодно говорить об угнетении, отчуждении, бесправии, это еще не значит, что ничего такого больше не существует. Молодые мусульмане в Азии знают, против чего им бороться, а в Европе это знают ребята из французских предместий, а на восточно-германской низменности этого хотя еще и не поняли, но все же почувствовали. Брожение уже началось. И если мы все объединимся…

— Наши террористы позиционировали себя как часть нашего общества. Это и было их общество, они хотели его изменить и думали, что добиться этого можно только насилием. Мусульмане хотят не изменить наше общество, а разрушить. Так что лучше уж забудьте вашу великую коалицию террористов! — Андреас закончил ироническим вопросом: — Или вы хотите, чтобы ваша новая РАФ тут все разбомбила и построила бы на голом месте государство Аллаха?

Хеннер подумал о своей матери. Иногда она терроризировала его своей требовательностью, упреками, своим нытьем и придирками, своими точно рассчитанными обидными замечаниями. Она больше не участвовала в игре, в которой ты стараешься быть любезным с ближними, чтобы и они тоже были с тобой любезны. Для нее эта игра уже не стоила свеч. Какой смысл сегодня быть любезной, чтобы завтра ей ответили такой же любезностью, если до завтра она, возможно, не доживет? Может быть, то же самое происходит и с настоящими террористами? Может быть, они перестали играть по правилам из-за того, что соблюдение правил не приносит им никакой пользы? Потому что те из них, кто беден, не имеют шансов на успех, а те, кто богат, поняли все притворство, лживость и пустоту этой игры? Он спросил Маргарету.

— Женщинам это знакомо. Они играют по правилам и ничего от этого не выигрывают, потому что это — мужская игра, а они женщины. Поэтому некоторые говорят себе, что раз так, то они не обязаны соблюдать правила. Другие надеются, что если они будут особенно скрупулезно соблюдать правила, то когда-нибудь все же дождутся того, что им позволят участвовать в игре на равных правах с мужчинами.

— А ты?

— Я? Я постаралась найти себе уголок, где смогу играть одна. Но я могу понять женщин, которые чувствуют, что не обязаны соблюдать правила. Я могу понять, почему среди террористов было так много женщин.

— А ты бы могла…

— То есть если бы у меня не было собственного уголка? — Она засмеялась и взяла его за руку. — Тогда бы я подыскала себе другой.

Она пожала его руку и взглядом показала, чтобы он обратил внимание на Йорга. Йорг сидел напротив. После своего непродолжительного выступления он не проронил больше ни слова, но также ничего не ел и не пил, а только отрешенно смотрел перед собой невидящим взглядом. У него был вид человека, который сделал то, что надо было сделать, и надеется, что оно возымеет свое действие, пускай и не сразу. По его лицу было видно, что душа у него спокойна, хотя ему и приходится нелегко. Судя по его выражению, он не был счастлив, но был доволен собой. Это так же не вязалось с настроением собравшихся, как его речь с требованиями времени, и Маргарету впервые охватила жалость к нему. Йорг был целиком и полностью в плену своих ощущений и представлений. Он носил с собой свою тюремную камеру — и, по-видимому, уже давно, задолго до того, как его посадили, и сейчас невозможно было представить, как он из нее выберется. Маргарета разрезала булочку, сделала два бутерброда — один с ветчиной, другой с сыром — и положила перед ним на тарелку.

— Кушай, Йорг!

Его отрешенный взгляд вернулся к действительности, и они встретились глазами. Он улыбнулся:

— Спасибо!

— Твой кофе совсем остыл. Дай я принесу тебе другой.

— Нет-нет! Холодный кофе полезней для цвета лица, разве ты не знала? В тюрьме кофе часто бывал холодным.

— Но сейчас ведь ты не в тюрьме. А цвет лица у тебя и без того хорош.

Он снова улыбнулся ей, так успокоенно, благодарно, доверчиво, словно в ответ на заботу и ласку:

— Ну, тогда давай. Спасибо тебе!

Маргарета встала, взяла его чашку, вылила ее содержимое на кухне в мойку и стала ждать, когда вода нагреется и кофе процедится через фильтр. Она слышала доносившиеся из-за стола смешанные звуки переговаривающихся, смеющихся голосов. Иногда до нее долетало какое-нибудь громко сказанное слово: «садовый участок, революционный кульбит, пирог со сливами, заявление для прессы», и, слушая, она гадала, о чем они говорят. Она с удовольствием думала о тишине, которая настанет после того, как разъедутся гости. Интересно, когда уедет Хеннер — в числе первых или одним из последних, оставшись до вечера? Они ни о чем не уславливались: ни о встрече здесь, за городом, ни о том, чтобы повидаться в Берлине. Одну ночь они провели в объятиях друг друга, лежали спиной к спине, прислушиваясь к дыханию друг друга. Они очень сблизились, но почти ни о чем друг друга не спросили. Их связывало так мало и так много, что Маргарета могла представлять себе все что угодно. Она была совершенно спокойна.

Когда она принесла Йоргу кофе, тот уже был занят другими мыслями.

— Слишком много чести! — сказал он Ульриху, отвергая его предложение.

Но Ульрих настаивал, что нужно принести работающий от батареек радиоприемник Кристианы и через пять минут послушать речь федерального президента.

— Что ж вы, забыли, как мы на Новый год всегда включали «Dinner for Опе», [82] «Dinner for One» ( англ. «Ужин на одного») — комедийный скетч, написанный в 1920-х годах английским писателем Лори Уайли. В 1963 году немецкий телеканал записал эту сценку в исполнении английских актеров, и с тех пор она превратилась в Германии в элемент новогоднего праздника: каждый Новый год полюбившийся немцам скетч дают по нескольким телевизионным каналам. История очень проста: мисс Софи празднует свой девяностый день рождения, на который, как обычно, приглашает четверых друзей. Но все они уже умерли, поэтому дворецкий Джеймс вынужден взять на себя непростую обязанность изображать гостей. Ему приходится не только обслуживать свою хозяйку, но и опустошать бокалы. Постепенно он напивается и начинает себя вести крайне раскованно. а потом смотрели выступление федерального президента? Вот уж была потеха!

Андреас его поддержал:

— Тебе же зададут потом вопрос по поводу его речи. Так что лучше будет тебе с ней ознакомиться.

Радио принесли и включили. Во вступительных словах диктор пояснил, что, давая в этом году согласие на выступление с соборной речью, президент решил заранее не объявлять тему. Он сказал, что выберет для своей речи тему, которая больше всего будет волновать людей на момент выступления. В настоящее время из сообщения газеты «Зюддойче цайтунг» страна узнала о том, что в пятницу президент помиловал одного террориста, а террорист в ответ на это выступил с объявлением войны. Как стало известно, в последние месяцы президент интенсивно занимался вопросом о помиловании террористов, поэтому не будет ничего странного в том, если и в своей речи он обратится к этой теме. Во всяком случае, оставив открытой тему предстоящего выступления, президент или его советники по связям с общественностью сделали блестящий ход: все с нетерпением ждут выступления президента, и в Берлинском соборе нет ни одного свободного места.