Дорис Лессинг - Муравейник

Когда он так говорил, щеки матери вспыхивали от гордости ярким румянцем, и она поглядывала на мужа, который растерянно улыбался.

Однако, когда, обняв Томми за плечи, мистер Макинтош продолжал: «Вот он какой, мой мальчик, мой сынок», — Томми стоял как каменный и молчал.

Миссис Кларк не раз взволнованно убеждала сына: «Он обожает тебя, Томми, и с ним ты не пропадешь». А однажды она сказала:

— Да это и понятно — своих-то детей у него нет.

Мальчик сердито нахмурился, а она, покраснев, заметила:

— Есть вещи, которых ты еще не понимаешь, Томми. Когда-нибудь ты пожалеешь, если не воспользуешься таким случаем.

Но Томми нетерпеливо отвернулся. И все же разобраться в этом было нелегко: карманные деньги, посылки с печеньем и конфетами от мистера Макинтоша, большой роскошный автомобиль — все это было похоже на то, что он, Томми, сын богача. Но в душе он чувствовал, что его дурачат. Ему все время казалось, будто он участвует в каком-то заговоре, о котором никто и никогда не упоминал. В заговоре молчания. И в этом-то окружавшем его молчании медленно, трудно и неотвратимо созревало его сознание.

В школе все было просто — там был иной мир. Томми учил уроки, играл с товарищами и не задумывался о Дирке. Вернее, он думал о нем так, как и полагалось думать в этом мире. Дирк — мальчик смешанной крови, невежественный, из поселения для кафров, — да, Томми стыдился, что играет с Дирком во время каникул, и он никому не говорил об этом. Даже в поезде, по пути домой, Томми думал о нем все так же. Однако, чем ближе подъезжал он к дому, тем сильнее брало его сомнение, мрачнее становились мысли. Вечером он рассказывал о школе, о том, что он, Томми, первый ученик в классе, что дружит он с таким-то и таким-то мальчиком и бывает в лучших домах города. Но уже утром он стоял на веранде, смотрел на котлован, на поселок напротив, а наблюдавшая за ним мать улыбалась беспокойной, просящей улыбкой. Потом он спускался с крыльца, шел в кусты, к муравейнику, и [22]

там встречался с поджидавшим его Дирком. Так повелось всегда, когда он приезжал на каникулы. Сначала ни один из мальчиков не заговаривал о том, что их разобщало. Но после того, как Томми проучился год, перед очередным его отъездом Дирк не выдержал:

— Ты все учишься, а мне вот негде.

— Я привезу тебе книги и буду тебя учить, — торопливо, словно стыдясь, предложил Томми, и Дирк поглядел на него сурово и осуждающе. Язвительно рассмеявшись, он сказал:

— Ты только говоришь так, белый мальчик.

Ответ, конечно, был резок, но ведь то, что предложил

ему Томми, смахивало на вырванную из горла милость и тоже было неприятно.

Скрытые тонкой кружевной занавесью папоротника, мальчики сидели на муравейнике, поглядывая на высившийся в мутном, желтом, дымном небе скалистый пик. Какое-то отвратнейшее чувство досады терзало Томми, и он стыдился его. А у Дирка вид был вызывающий и в то же время какой-то сконфуженный. Так они и сидели, слегка отодвинувшись, ненавидя друг друга, но понимая, что эта враждебность навязана им извне.

— Раз я сказал, что буду, значит, буду, — заносчиво отрезал Томми и запустил в куст камнем с такой силой, что с веток посыпались листья.

— Ты — белая сволочь, — глухо произнес Дирк и резко и неприятно захохотал, обнажив свои белые зубы.

— Что ты сказал? — побледнев, переспросил Томми и вскочил на ноги.

— Что слышал, — все еще смеясь, парировал Дирк. Он тоже встал. Томми ринулся на него; сцепившись, царапаясь и пинаясь, они потеряли равновесие и покатились в кусты. Потом вскочили и стали драться по правилам — на кулаках. Томми был здоровее и сильнее; Дирк — выносливее. Они были достойными противниками и, только порядком отдубасив друг друга и совсем уже выбившись из сил, остановились. Пошатываясь, они подошли к муравейнику и, едва переводя дух, уселись рядышком, вытирая с лица кровь. Потом они растянулись на твердой глине холма и уставились в небо. Вся вражда куда-то исчезла, и на душе у них стало легко и покойно. А когда село солнце, они пробрались через кустарник к тому месту, где их еще не могли увидеть из дома, и, как всегда, сказали: [23]

— До завтра.

Перед отъездом в школу мистер Макинтош вручил Томми очередные десять шиллингов; тот сунул их в карман, решив обзавестись футбольным мячом, но не купил его. Деньги он берег до конца семестра, а когда собрался ехать домой, сходил в лавку и купил хрестоматию, карандаши, учебник по арифметике и задачник. Свои покупки он уложил на дно чемодана, а дома извлек их оттуда прежде, чем они могли попасться на глаза матери.

На следующее утро он захватил книжки с собой, когда пошел к муравейнику. Еще издалека он заметил на холме небольшой шалаш, сверху покрытый папоротником. Кусты на верхушке холма были срублены, но на склонах оставлены, и поэтому казалось, что шалаш вырос прямо на кустах. Дирк соорудил шалаш из вбитых в землю кольев с ободранной корой, крышу — из тростника, а верхнюю половину передней стенки оставил открытой. Внутри стояла скамья из жердей и дощатый стол на кольях. За столом сидел Дирк и ждал. Томми вошел, выложил книги и карандаши на стол и присел рядом.

— Ну и шалаш, — сказал он, — красота! — но взгляд Дирка был уже прикован к книгам.

И вот Томми начал учить его читать. Все эти каникулы они провели вместе, в шалаше, — Дирка трудно было оторвать от книг. Ученье давалось ему тяжелее, чем Томми: ведь в книгах было так много слов, о которых он и представления не имел, и, чтобы заставить его прочесть «гардины» или «ковер», нужно было объяснить, что такое «ковер», «гардины» и какие другие вещи бывают в домах у белых. Частенько Томми надоедали эти занятия, ему не сиделось на месте, и он говорил: «Давай поиграем», — но Дирк свирепо возражал: «Нет. Мне надо читать».

Томми стал раздражителен — в конце концов он целый семестр учился в школе — и считал, что теперь имеет право и поиграть. Они подрались снова. Дирк обозвал Томми «ленивой белой дрянью», а Томми Дирка «грязным мулатом». Силы были равны, и, как прежде, победителя не оказалось. После драки отношения их ни мало не испортились, друзья чувствовали себя превосходно и даже подшучивали над тем, как они сцепились. Отныне они будут заниматься только по утрам, а остальное время играть. Вечером, когда Томми явился домой, мать сразу [24]

заметила, что его нос распух и лицо у него в царапинах. Она с надеждой в голосе спросила:

— Вы с Дирком подрались?

Но Томми объяснил, что он стукнулся о дерево. Родители, конечно, знали о шалаше в кустах, но мистеру Макинтошу об этом не говорили. Да и никто на прииске не говорил об этом. Сам факт существования Дирка считался чем-то таким, чего не следует замечать, и ни рабочие, ни даже надсмотрщики не осмеливались упоминать его имя. А когда мистер Макинтош спросил у Томми, как он ухитрился так исцарапать себе лицо, Томми пробурчал, что он поскользнулся и упал.