Александр Ройко - Не повторяется такое никогда!

Центральный вокзал Берлина (Berlin Hauptbahnhof) — это крупный транспортный узел германской столицы, который за свою историю часто менял своё название. Сначала он был Силезским вокзалом, но в 1950-м году, после признания ГДР границы по Одеру и Нейсе, Силезский вокзал стал уже называться Восточным вокзалом Берлина, Остбанхоф (Berliner Ostbahnhof). Во времена ГДР вокзал использовался преимущественно для международного сообщения со Скандинавией, Балканским полуостровом, Прагой, Будапештом и Веной. Вокзал имеет боле 10 путей с крытыми платформами

Старый вокзал открылся ещё в 1842-м году под названием Франкфуртский вокзал и являлся западной конечной точкой Франкфуртской железной дороги, которая вела к Франкфурту-на-Одере. Это имя вокзал сохранил до 1845-го года, пока в результате слияния Франкфуртской железной дороги с Нижнесилезско-Бранденбургской железной дорогой он не был переименован в Нижнесилезско-Бранденбургский вокзал. В 1852-м году, после того, как железная дорога перешла в собственность прусского государства, вокзал был вновь переименован — в Силезский вокзал. Берлинцы дали вокзалу название "Католический". Тупиковый Силезский вокзал в 1882-м году стал сквозным вследствие строительства в Берлине линии городской электрички.

А вот после осмотра вокзала у Морозевича начались настоящие мытарства. Ему нужно было добраться с вещами до касс, а затем до платформы, с которой уходит поезд на Стендаль. Носильщиков на обозреваемом пространстве не наблюдалось. Три вещи — это была проблема. Сначала Андрей взял в одну руку телевизор, а другой попытался прихватить чемодан и сумку. Это ему удалось, но так пройти он смог всего несколько шагов, уж очень неудобно это было — обе руки раскоряками, потому что телевизор был широким, да и чемодан или сумка цеплялись за ногу. Тогда Андрей плюнул на такие попытки и стал действовать по-другому: он отнёс чемодан и сумку на определённое расстояние и оставил их там на видном месте. Затем он вернулся за телевизором, который оттащил на расстояние большее, нежели до чемодана с сумкой. Возвращаясь к оставленным вещам, он немного по пути отдыхал, и всё затем повторялось вновь. Не так уж быстро, но всё же Морозевич достиг своей цели: взял билет и переместился на нужную ему платформу. И вот здесь он уже по настоящему отдохнул. Конечно, немцы видели его потуги, удивлялись, посмеивались, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы помочь. Мучается русский — ну и пускай себе мучается. Это его личное дело. И вот здесь Морозевич вспомнил добрым словом Союз — там бы ему так мучаться не довелось, кто-нибудь да обязательно помог бы. В этом плане советские люди были более гуманными.

Погрузка вещей в вагон у него проблем не вызвала. И вот он уже ехал знакомой дорогой к своему месту работы. Вскоре контролёры начали проверять билеты. Вообще-то в ГДР проехать "зайцем" в железнодорожном транспорте вряд ли удастся. Даже в самых небольших поездах, пригородных на 3–4 вагончика (как из Борстеля в Гарделеген) всегда ходят контролёры. Что уже говорить о поездах дальнего следования. Морозевич уже немало ездил в поездах по территории ГДР, но не мог припомнить случая, когда бы контролёр не проверял билеты. Сколько стоит штраф за безбилетный проезд, он не знал, потому что никогда и не пытался этого сделать, как, впрочем, и другие его соотечественники. Билеты на поезда были сравнительно недорогими, и рисковать никто не хотел. Немецкие билеты были немного похожи на картонные союзные билеты, только последние были коричневого цвета, чуть побольше и гораздо толще, плотнее немецких. И были эти билеты довольно простые — сероватый прямоугольничек картона размерами примерно 2×5 см и толщиной, пожалуй, тоньше, чем картонная упаковка от обуви. На нём стояла дата, номер рейса, код станции прибытия, цена и ещё какая-то пара проездных реквизитов. Контролёры проверили у пассажиров, включая Морозевича, билеты и прошли в следующий вагон. А вот за телевизор контролёры никаких билетов не просили предъявить. Система двух стран была одна — социалистическая, а вот порядки разные.

Приехал Андрей в Стендаль где-то около трёх часов. Опять выгрузка с вещами (а ему следовало поторопиться, потому что поезд следовал дальше), снова поочерёдное перетаскивание вещей на автобусную остановку — правда, путь был значительно короче. Приехал он в Борстель, когда уже немного начинало темнеть. Он оставил все свои вещи на КПП (большинство служащих дежурившие на КПП солдаты хорошо знали в лицо) и поспешил к штабу батальона, он хотел сегодня же доложить о своём прибытии. Сегодня была суббота, и вероятность застать Лукшина в штабе, была невелика. Но, возможно, работает канцелярия, и Андрей сможет увидеться хотя бы с Клюевым. Кабинет майора, действительно был закрыт. Андрей спросил у дежурного, был ли сегодня Лукшин.

— Был, и совсем недавно. Он куда-то вышел.

Морозевич пошёл в канцелярию. Клюев был на месте и копался в каких-то бумагах. Андрей поздоровался и доложил, что прибыл.

— Вижу, что прибыли, Андрей Николаевич, — улыбнулся тот. — Всё нормально у вас?

— Сейчас уже да, — улыбнулся и Андрей — Спасибо вам.

— Да меня то чего благодарить. Решение о вашем отпуске принимал не я. Хорошо, что всё благополучно. Отдыхайте. Паспортными делами займёмся уже в понедельник.

Выйдя из штаба, Андрей через несколько шагов столкнулся с Лукшиным.

— Здравствуйте, товарищ майор. Разрешите доложить — служащий Морозевич из кратковременного отпуска вернулся. Готов приступить к работе.

— Что, прямо сейчас? — рассмеялся Лукшин. — Ишь, как вы научились рапортовать. Вы же не военнослужащий.

— Тем не менее, лейтенант запаса. И чему-то нас да учили.

— Ладно, это всё так. Вы лучше расскажите, как поездка прошла. Как там здоровье вашей жены.

— Борис Михайлович, — опустил глаза Морозевич. — Я в принципе всем говорю, что жена поправилась. Но вам я врать не хочу. Жена не была больна. Она узнала в военкомате, что на неё пришёл запрос, и сообщили, что вскоре она сможет выехать сюда. Но нужно с кем-то оставлять сына. Мы ещё ранее договорились, что оставим его у моих родителей. Но это далеко — около 600 км, ехать двумя видами транспорта. И это зимой (а там около 200 мороза) с ребёнком на руках и с вещами. К тому же не к своей матери, а к свекрови. Вот такие-то дела.

Лукшин внимательно посмотрел на Андрея и сказал:

— Повинную голову меч не сечёт. Да и в чём, собственно, ваша вина. И вашу супругу кто может винить — любая мать на её месте поступила бы та же. Спасибо за откровенность. Всё останется между нами. Отдыхайте. Вы сейчас к себе?

— Нет, на КПП.

— На КПП? — удивился Лукшин. — Это ещё зачем?

— Я там вещи оставил. Спешил в штаб.

— Странный вы человек, Андрей Николаевич, — удивлённо качая головой, промолвил майор. — Точнее, наверное, не странный, а удивительный. Ну, кто бы так по возвращению сразу мчался в штаб докладывать о своём прибытии. Ну, надо же. Чем больше вас узнаю, тем больше удивляюсь, — потеплели глаза Лукшина.