Паскаль Киньяр - Альбуций

— Я скорблю не о жизни раба, но о том, что ты обезглавил его в честь завершения пиршества.

— Женщина, скажи, напрягся ли его член, когда он умирал? .

— Я видела множество возбужденных мужчин, но никогда не видела, как убивают одного мужчину.

— Среди объедков, оставленных пьяными гостями, валялась человеческая голова.

Альбуций начинает заключительную часть следующим образом: «Contractam sanguine humano mensam loquor, strictas in triclinio secures. Distinguuntur argenteis poculis aurea...» (Я расскажу вам о столе, обагренном человеческой кровью. В пиршественном зале вынуты из чехлов топоры. Ярко блестят золотые кубки, отражаясь в серебряных чашах...) Обнажив груди перед Фламинином, женщина просит его приказать, чтобы готовили фасции и сняли чехлы с секир. «Quis inter haec de convivio cogitat? Homi-nem, inquit, occidi numquam vidi!» (Кто еще помышляет о пиршестве среди этой крови и этих секир? Она говорит: я никогда не видела, как умирает человек!)

Меня восхищает другое развитие этой темы, принадлежащее не Альбуцию Силу, а уроженцу Нарбонны Вотиену Монтану, который сумел описать глаза зрителей, лихорадочно блестевшие так, словно они следили за скачками в амфитеатре. В его версии против Фламинина затеян судебный процесс — но не из-за казни человека во время пиршества, а из-за того, что проконсул отдал свой приказ, не надев башмаков, соответствующих его должности:

«В миг удара ликтор взглянул на проконсула, проконсул на куртизанку, а куртизанка на чресла казнимого, мелко дрожавшие от ужаса.

— Age lege! (Исполняй закон!) — приказал проконсул.

На Фламинине не было обязательных кожаных башмаков. Однако же он встал и объявил, что все должны выпить за здоровье ликтора».

Некие мужчина и женщина вступили в брак и дали друг другу клятву, что, ежели с одним из них приключится какое-нибудь несчастье, другой жить не станет. В знак чего они взялись за руки точно так же, как усопшие, изображенные на могильных каменных плитах. И лишь после этого молодая супруга развязала пояс.

Путешествуя в чужих краях, муж имел несчастье влюбиться в одну вдову, годами старше его жены, но более богатую и более искушенную в любовных играх. Он отсылает жене двойную табличку за своей печатью с сообщением о собственной гибели и о том, что ей надлежит встретиться с ним «либо в царстве теней, либо в небытии». Жена уложила волосы в прическу, омыла свое тело с головы до ног, надела самую красивую свою тогу и, взойдя на крышу дома, бросилась вниз, на улицу. Она рухнула на ребенка, игравшего с тележкой из оливкового дерева. Ребенок убит на месте, женщина раскроила череп, но осталась в живых.

Женщина выздоравливает. Она узнает, что муж ее не умер. Отец велит ей подать в суд на супруга, разорвать священный брачный союз и вернуться к нему.

Женщина отказывается. Она говорит:

— Non possum relinquere virum (Я не могу оставить мужа).

Тогда отец начинает судебный процесс, желая вынудить дочь исполнять долг по отношению к нему, а не к супругу. Он нанимает людей с приказом отыскать ее мужа. Его находят, вырывают из объятий старой распутницы и, связав руки, насильно доставляют в суд.

Муж:

— Я отослал ей то письмо, дабы испытать и проверить, по-прежнему ли она любит меня.

Супруга:

— Я любила тебя. И сказала себе: я умру.

— Она нарочно выбрала такое место, где наверняка нельзя было разбиться.

— Это место — погибший ребенок.

— Она бросилась с крыши, думая: «Вот хорошая шутка! Муж напугал меня своей мнимой смертью. Я же напугаю его мнимым самоубийством».

— Факел, горящий впустую, гаснет. Я покинула бы тебя, супруг мой, если бы лоно мое тебя не любило.

— Факел вспыхивает ярче, когда им размахивают. Дай же мне взмахнуть факелом твоей любви. Mollit viros otium. Jactatas flammas mota face crescere (Нега расслабляет людские чувства. Пламя, которым размахивают, разгорается с новой силой).

Позже Овидий, любивший этот роман, написал свою версию, снискавшую восторг публики. Альбуций же завершал сюжет следующими словами:

— Женщина, когда в следующий раз вздумаешь броситься вниз, смотри хорошенько, куда падаешь.

Некая юная девушка отправляется в паломничество на Родос в сопровождении отца и матери. Судно, на котором они плывут, захватывают пираты. Они выставляют девушку на продажу в маленьком портовом городке. Один сводник, купив ее, помещает в бордель, где проститутки принимают клиентов на верхних этажах. Мужчины приходят к ней, поднимаются с нею наверх, она задергивает входную занавеску, просит деньги вперед и умоляет не требовать от нее услуг, которые лишили бы ее девственности. Но однажды явился солдат, не пожелавший внять ее просьбе: он отказался от ее рук, отказался от ее губ, отказался от ее ягодиц, отказался от ее ушей, отказался от ее подмышек, отказался от пальцев ног. Он заявил:

— Я хочу то место, где зачинают детей и откуда они появляются в миг своего рождения.

Он избивает девушку и бросается на нее, чтобы взять силой. Она сопротивляется — сперва на ложе, потом на деревянном полу. Выхватывает меч солдата. И свирепо вонзает его в грудь мужчины, собравшегося изнасиловать ее, со словами:

— Tene arma, quae nescis tenere pro pudicitia! (Сохрани же в себе это оружие, которое не сохранило почтения перед непорочностью!)

Родные солдата и сводник обвиняют молодую девушку в убийстве. Но суд оправдывает ее. Девушку отправляют в Грецию, на материк, в ее родной город.

Проникнувшись отвращением ко всем мужчинам на свете, она просит, чтобы ее посвятили в жрицы. Храм проводит расследование и отказывает. Один из главных магистратов города заявляет:

— Она работала в борделе. Была арестована за смертоубийство. А теперь вознамерилась стать жрицей!

— Я девственница.

— Чем можешь ты доказать свою непорочность?

— В борделе, где меня содержали, я предала смерти человека, пожелавшего осквернить мое лоно.

— Солдата ты убила. Но своднику ты служила.

— Militem occidi. Nemo mihi virginitatem eripuit (Я убила солдата. Никто не лишил меня девственности).

— Мужчины, посещавшие бордель, хотели получить ее.

— Они получали удовольствие, не более того.

— Жрица должна хранить стыдливость. Жрица должна возносить молитвы за солдат. А вы доверяете этот священный долг рукам, которые ублажали мужские члены и убивали солдат.

— Что до моих рук, я стала жертвою злого рока. Что до убитого, я стала жертвою собственной стыдливости.

— Ты стояла обнаженной на рыночной площади. Сводник оглядел и ощупал все члены твоего тела. Разве так понтифик осматривает юных девственниц, до того как посвятить их в жрицы и вложить им в руки жертвенный нож?

— Моей непорочности хватило на то, чтобы вонзить жертвенный нож в тело человека. В ту ночь я была жрицей.