Владимир Соколовский - Твой день и час

— Пап, а ты кто? Я забыл. Старший капитан, да?

— Нет, сынок. Всего лишь старший лейтенант. Да и то недавний.

— Почему недавний? Что такое — недавний? Ты милиционер, да? Ты милиционером работаешь?

— Я работаю в милиции, но не милиционером, а следователем.

— Я тоже хочу следователем. Как ты. Давай в следователев играть.

— Нет уж, сынок, уволь. Что за игрушки! Я в них днем играю, а после — не хочу.

— Ну, давай играть в ГАИ.

Михаил устал на работе, да хмель еще ударил в голову, ему не хотелось вставать с дивана, но и отказать было нельзя: ведь кроме него, с мальчишкой, по сути, никто не играет. Старики только кричат на него с утра до вечера, читают нотации, воспитывают. Он надел болоньевую куртку, нахлобучил старую кроличью шапку, положил на диван плашмя детский велосипед и, рыча и завывая, подобно мотору, стал крутить баранку-колесо. Димка подождал немного в коридоре и вдруг выбежал в комнату, поднимая вверх полосатый жезл, стащенный отцом у райотдельских гаишников.

— Стойте! Ваши права!

Носов протянул ему служебное удостоверение. Мальчик раскрыл его, стал внимательно разглядывать.

— Да, правильно, это ваши права. Вы, товарищ шофер, нарушили правила. Правила ГАИ.

— Какие, товарищ милиционер?

— Ехали со скоростью на красный свет.

— Извините, пожалуйста, больше не буду. Это в последний раз.

— Нет, платите штраф.

— Хорошо. Вот, возьмите, — Носов дал ему рубль.

— Сейчас выпишу квитанцию. — Димка начеркал ручкой на листке бумаги какие-то каракули, отдал отцу. — А теперь идемте в тюрьму.

— За что? Я же уплатил штраф. И я же больше не буду.

— Ну, понимаете — я очень строгий милиционер. Вы не бойтесь, вы только посидите маленько в темной тюрьме, и я вас выпущу. В ГАИ так делают, понимаете?

Носов покорно встал и пошел в другую комнату. Выключил там свет, встал в углу. Димка закрыл за ним дверь и принялся четким шагом ходить возле нее — охранять. У Носова закружилась голова, он снял пиджак и свалился на постель. Вдруг дверь отворилась, зашла Лилька. За ней хныкал Димка, пытался утащить мать обратно. Увидав отца лежащим, а не стоящим в углу, он вообще заревел благим матом.

— Что это за игры у вас? Тюрьма, штрафы, квитанции… Ты чему его учишь, Миша?

— Я учу? — он даже растерялся. — Да ты что, Лиль! Я с ним о своей работе и не разговариваю никогда. Клянусь честью, он это сам все придумал.

— А ты поддерживаешь… Конечно, если папка служит в милиции — то и тюрьма обязательно, и все такое прочее… Не играй с ним, прошу, в эти игры, у меня от них душа болит.

— Хочу, хочу играть в ГАИ! — еще пуще заблажил Димка.

— Вы… ладно, идите… — глаза уже смыкались, голос сел. — Закрой, Лиль, дверь, устал я… вздремну маленько…

— Столько пить — как не устанешь! Хоть бы штаны снял. Думала, немножко хоть с нами побудешь.

— Я… сниму, ладно… полежу только…

Но сразу уснуть ему не удалось: Димка подбежал к кровати, прыгнул на отца и, больно упираясь ему в грудь острыми коленками, полез к стене, отодвигая Михаила.

Отключившийся было Носов очнулся снова, пустил мальчишку; тот прильнул к его уху и стал рассказывать про Чудище-Снежище из виденного недавно мультфильма — оказывается, он выработал целую программу на случай встречи с этим страшным существом: «Я ему, папка, всю свою слюню в рот задую!» — «Ум-м… М-мм…» — мычал Носов. Сознание то исчезало, то снова выныривало на поверхность. В соседней комнате Лилька смотрела телевизор: бубнили голоса, почему-то все время ухал филин. Так они и уснули: обнявшись, под уханье филина.

Убрав утром свой участок, Носов отправился к управляющему домами выписывать новый халат, у старого уже вышел срок носки. Требование он подписал, но на склад не поехал: болела голова, хотелось опохмелиться. Носов знал двоих человек со своей территории, что торговали водкой, но они дорого брали, ихнее было ему не по карману. Он поплелся к себе в подвал. Вчерашнюю встречу он заспал, забыл и удивился, когда некий человек ухватил его за рукав, развернул:

— Нет, ты не проходи… Не узнал, что ли?

— Ты мне не тычь, я тебе не Егор Кузьмич… — забормотал, вырываясь, бывший следователь. Вдруг замер, припоминая.

— А… Это ты вчера с ножом-то… Ну дак и пыряй прям сюда, чего стоишь… — он завозил пальцами, расстегивая пуговицы рубашки. Пришелец остановил его:

— Погоди, не спеши.

— Дело твое… Побегу я тогда. Надо мне…

— Похмелиться, гляжу, шукаешь?

— У тебя есть, что ли? — уставился на него Носов. — У меня бражка стояла маленько… да вот вышла вся. — Он залез в старую сумку, которую незнакомец держал в руках, и радостно, возбужденно засмеялся: — Ну пошли тогда, пошли скорее…

Они мигом оказались возле подвальной двери, и Михаил Егорович заворочал в замке большим старым ключом. На пороге каморки гость остановился и оглядел срамное, душное дворниково жилье. Носов сидел уже на неряшливой своей лежанке, тихо улыбался сладкому предчувствию.

Забулькала водка в захватанный, давно не мытый стакан.

— Ну, прими, — сказал человек. — А дальше — там видно будет…

— Дур-рак ты… — неожиданно трезво и серьезно произнес бывший следователь. — Вот заходил, загрозил… Тихонько бы!.. А если не понял — так молчи. Тут жизнь ушла! А ты — «видно будет». Вот и дурак.

Утром первого января Носов пошел на дежурство в райотдел хмурый, невыспавшийся. Всю ночь проорали, прокувыркались, прокатались с горок; где-то в пятом часу он попробовал было притулиться в маленькой комнате, поспать хоть часа три — сутки ведь надо быть как штык, неизвестно, как сложится обстановка! — но приперлись и туда, загомонили, затормошили снова — надо было идти, пить, орать песни хриплым уже голосом… Лильке хоть бы хны — а знала ведь, что ему на службу. Может, удастся прикорнуть маленько в отделе…

Путь его лежал на этот раз через большой барачный массив, и в тех домах было дело: предстояло задержать и доставить в отдел злостную тунеядку и хулиганку Вальку Князеву.

Дело ее возбудили в первую неделю декабря, вот по каким обстоятельствам: напившись с утра, Валька начала с громким матом носиться по барачному коридору, пинать стены. Выглянула соседка, прикрикнула — и тут же скрылась, бросилась запираться с визгом, потому что Князева, обретя, наконец, конкретный объект посягательства, стала яростно терзать ее дверь. Кто-то распахнул окно, выскочил на улицу (все происходило на первом этаже), побежал звонить в милицию. С шофером Валеркой Двойничниковым выехал помощник дежурного Женька Арбузов. Они втащили бушующую Вальку в ее комнату. Арбузов пошел записывать объяснения соседей, а Валерка остался наедине с нею. Валька продолжала метаться, пыталась вырваться обратно, орала, — и неожиданно, схватив короткий черенок от лопаты (мать ее работала дворником), стукнула им шофера прямо по лбу. Шапка смягчила удар. Отсюда действия Вальки — хулиганство, связанное с сопротивлением работнику милиции — приобретали уже серьезный уголовный характер. Дело легло на носовский стол. И тотчас прибежал к нему начальник уголовки Севка Панич, зашумел, засуетился: