Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

— А вот и я. Что, не узнали?

Валичка вгляделся в позднюю посетительницу, узнал в ней частного нотариуса, и тоже вежливо поздоровался. Тихим голосом — но и то, кажется, перетрудился: в голове вспыхнули огоньки, слезы выделились из спрятанных под глазами мешочков, и судорожно дернулся продолговатенький, яйцеобразный подбородок.

— Вам нехорошо? — участливо осведомилась Мелита.

— Мне ох… ничего… — кряхтел директор пожарной выставки.

— Не отпирайтесь, вам нехорошо. Я же вижу, что вы нуждаетесь в помощи! — безаппелляционно заявила посетительница. — Где тут вода?

«Что тебе от меня надо, этакая ты балда?!» — такой вопрос вертелся на Валичкином языке. Но он не задал его, потому что, во-первых, он отнял бы массу времени, и вообще мог ввергнуть в бессознательное состояние, а во-вторых — боясь жесткой ответной реакции. И он спросил совсем другое:

— Знаете… у вас не найдется пятисот тысяч… ненадолго… до завтра, буквально… послезавтра…

Женщина помолчала, понаклоняла голову в раздумье то в одну, то в другую сторону, и сказала:

— Отчего же не найдется. Может быть, вам надо больше?

«Хитер бобер!» — думала Набуркина.

— Да… давайте пятьсот семьдесят… — выдавил Валичка.

Тотчас деньги перекочевали в его карман. И тотчас он со всем возможным вниманием устремил глаза на нотариуса.

— Гм… — она замялась. — Видите ли… по поводу разговора в моем офисе, помните? Возникли некоторые соображения. И вот… тут есть у меня подруга… такой, знаете, как это… пикничок на обочине…

Измученное Валичкино тело тяжело ворохнулось в кресле. Выкатился и застыл кровавый белок глаза.

— Пикничок? — с интересом спросил он. — Это неплохая идея. Только бы мне заехать домой, отдать небольшой должок.

— Так в чем же дело! — нотариус ухватила его, вытащила из-за стола и повлекла за собою на улицу.

Еще в своей маленькой, кажущейся растерзанной после выноса аквариумов квартирке Валичка чувствовал себя неважно: ломило виски, шею, крутило живот, болел даже зуб. Но все-таки сейчас он знал, что это ненадолго. С Мелитой он объяснялся с помощью длинных, тягучих междометий и не задумывался (а где было взять для этого силы?) о том, откуда вдруг явилась на его жизненном горизонте эта проворная дама. По облику он напоминал небольшого, довольно упитанного карасика, вытянутого на солнцепек удачливым рыболовом. Мелита скромно сидела на табуреточке, оглядывала убогую обстановку, и поджимала губки.

Ровно в восемь раздался звонок: это неистовый ночной водитель явился за деньгами. Он тоже не терял днем даром времени, и обдумывал свои планы. В то, что этот слизень достанет и отдаст деньги, он не особенно верил. Начнет нахальничать, шуметь, качать права… Тем лучше. Тогда надо сказать сурово: «Ша, мужик. Включаю счетчик. Приеду через неделю, в это же время, и ты мне отдаешь лимон. Еще через три дня — пять. Еще через три — пятнадцать». Главное — сказать так, чтобы поверил. Надо уже начинать быть крутым парнишкой, хозяином жизни. Только не бояться, переть, как бульдозер. По газетам, разговорам — многие так начинают, и выходят в большие люди, и имеют большие деньги. «Зекс, мужик! За тобой будут приглядывать. Не вздумай обращаться в лягавку: там везде наши кенты. Замочим в тот же день. Делай, как сказано, если хочешь остаться живым». Это будет поединок, один на один: кто кого? Ну что может быть за спиной у такого хмыренка? Двое чумазых, вахлаков, что ловили по дороге машину? Да ну, это какая-то муть вообще, неходовая часть. А если этого запугать надежно, да тащить на счетчике хорошее время, можно дойти и до большого: переоформления квартиры! Дальше, покуда не успел опомниться — найти ребятишек, сунуть им пяток лимонов, и пусть девают его, куда хотят. Расходы по такому делу вряд ли будут большие, нынче жизнь человеческая дешева, как ничто. Вот такие были мысли. И хоть водитель «шестерки» не имел ранее дел с уголовщиной, и работал по вполне мирной специальности преподавателя черчения в строительном колледже, — они не ужасали его, не бросали в дрожь и трепет: ну, обычное же дело! Тоже ведь и его можно понять: дети растут, надо расширяться! Такая жизнь. А мы крутые парнишки.

Постников проковылял к двери, открыл ее и, суетясь, стал совать владельцу личного транспорта мелитины купюры, другой рукою пытаясь выхватить паспорт. «Нет, это мало! Мы договаривались на лимон!» — шофер пытался все же обуздать ситуацию. Но тут на эту возню кинулась Набуркина, и дело кончилось тем, что автомобилисту всучено было совсем не пятьсот, а всего тридцать восемь тысяч. Он вообще ушел бы без рубля, этот шофер, если бы Валичка не поспешил утихомирить разбушевавшуюся Мелиту, сразу основательно поставившую вопрос о правах, обязанностях и разных видах ответственности. «Жигулист» бежал от них обеих, оглядываясь в ужасе, уверенный, что еще немного — и его уличат, схватят, бросят в кутузку, полную отребья! Набуркина, однако, выглянув из окна, записала номер машины. «На всякий случай!» — объяснила она, возвращаясь в комнату к поникшему головой Валичке. Тот был обескуражен: его смущал бурный темперамент этой женщины. Он хоть и был законопослушен, но привык, чтобы дела решались полюбовно, без криков и ссылок на какие-то бумаги и документы. И даже подумал, не отказаться ли от предложенного пикничка на обочине, но теперь это уже казалось ему неудобным, — да и здоровье требовало.

И они вышли из Валичкиного дома, взяли такси, и погнали к задушевной Мелитиной подружке, Елизавете Конычевой.

Мелита Павловна Набуркина была гордой женщиной. Именно гордость, и никакое другое чувство, возвели ее из обыкновенной деревенской девчонки в высокий ранг нотариуса. Когда-то она работала кладовщицей в некоем вузе, и занимала койко-место в общежитии. Выдавала тряпки, мел, спецодежду для слесарей и уборщиц. Всякий учившийся понимает, сколь важна эта работа! И Мелита понимала ее важность, и порою даже свысока поглядывала на разных ассистентов и доцентов, просящих для своих кафедр, деканатов и факультетов то или другое. Можно сказать, что есть, а можно — что нет. Можно дать, а можно и отказать. И никто не станет проверять: уйдут и умоются, такой уж это народ. А горлопанам она тоже умела заткнуть глотку. «Жалуйтесь на меня хоть ректору!» — заявляла им она, зная заранее, что к ректору не пойдут — побоятся. Но если человек от раза к разу проявлял себя уважительно, она его выделяла, и старалась не обидеть. Некоторых же стойких, которые все-таки ухитрились ее пугнуть, особенно уважала, боялась, и тоже давала им все, или почти все требуемое. Зарплату Мелите платили небольшую, и она, молодая тогда и здоровая женщина, могла бы, конечно, найти работу поденежнее. Но она дорожила тем, что работает именно в вузе, что имеет возможность сказать об этом при знакомстве. Это бывал обычно удар в самую селезенку! Кем работает, чем занимается — было уже неважно, и Мелита отвечала на такие вопросы скромно и невыразительно: «В учебной части». От года к году креп ее характер, росли связи; уже она имела несколько амурных приключений с наиболее прыткими из преподавательского состава, уже могла оказывать кой-какую протекцию при поступлениях, на экзаменах и зачетах… Но — увы, увы! — одно оставалось неизменным в ее жизни: тесная кладовка, серый халат, обязательный на рабочем месте, очередь за зарплатой в кассу «для черных» раздражала и унижала Мелиту. Ее знакомые преподаватели здоровались, подбегали к другому, свободному окошечку, расписывались и тотчас отбегали, пересчитывая деньги. А она стояла и стояла, переминаясь с одной усталой ноги на другую, порою часами, в огромной массе слесарей, библиотекарш, дворников, лаборанток, шоферов, секретарш, маляров. Конца не бывало такой очереди! И уязвлялась Мелитина гордость.