Юрий Мухин - Три еврея

Я вспомнил виденное в какой-то книге или статье устройство для распыления (разбрызгивания) металла. Для этого нужно было направить струю жидкого сплава в точку, в которую будут радиально бить сходящиеся струи газа (того же воздуха, к примеру). Я растолковал эту идею Парфенову, для ферросплавного производства она была здорово пионерской, сулила заявки на изобретения, посему Толя воспылал энтузиазмом, и мы начали думать, как бы это ловчее аппаратурно оформить. Решения находились, но на первом этапе нужно было проверить эту идею, как таковую, — распылить ФС-18 и убедиться, что спель из него летит и углерод в сплаве падает. Нужно было придумать устройство попроще, поскольку речь шла не о том устройстве, которое будет внедрено, а об устройстве для проведения опытов. И я придумал вот что.

Нужно на выпуске из печи ферросилиция ФС-18 охватить струю льющегося в ковш сплава кольцом, согнутым из трубы, в этом кольце сделать ряд сопел, направленных к центру кольца и немного ниже, кольцо подавать к струе тоже на трубе, соединенной с кольцом, а к концу этой трубы-рукояти подвести сжатый воздух резиновым шлангом. А для того, чтобы при подведении кольца к струе ФС-18 жидкий металл не перерезал сталь кольца, в нем нужно сделать разрыв. В целом устройство напоминало ухват для извлечения чугунков из русской печи, если кто-то представляет, что это такое.

Струя металла на выпуске непостоянна: то тоньше, то толще, то отклоняется к носку, то резко уходит от носка, поэтому кольцо нельзя было сделать по внутреннему диаметру меньше, чем 250–300 мм, т. е. от сопел до центра схождения струй должно было быть около 150 мм. Это много, чтобы струи сохраняли свою энергию, и нужно было иметь хорошее исходное давление воздуха, небольшое сечение сопел и оформление их в виде сопла

М.И. Друинский и А.А. Парфенов

Лаваля. Все это, спасибо институту, я понимал, но не имел ни малейшего представления, как можно такое рассчитать. Тратить время на поиск методик расчетов не хотелось, и я решил, что проще будет изготовить изделие «на глазок», а потом уже, увидев дефекты, усовершенствовать его, т. е. действовать «методом ползучего эмпиризма».

Можно было сделать эскиз этого устройства и заказать его в БРМЦ, но поскольку это дело не аварийное, то его бы включали в план несколько месяцев, и еще не известно, с каким качеством исполнили бы. А поскольку я сам слесарь, да еще и инструментальщик, то я пошел в БРМЦ, взял там на складе шестиметровую трубу на полтора дюйма, притащил ее к себе в экспериментальный. Тут с помощью сварщика согнул кольцо, просверлил в нем четыре отверстия под сопла. На сопла отрезал четыре кусочка от 10-мм прута, засверлил по центру сверлом в 3 мм, сверло 6 мм остро заточил и рассверлил вход и выход сопел, чтобы они имели вид сопел Лаваля и сопротивление в них было минимальным. Сварщик мне вварил их в кольцо строго отцентрировано. Приварил трубу-рукоятку, вварил в нее гусак. Подсоединили к воздушному шлангу, опробовали: в центральной точке воздушные струи били здорово — в ладони оставляли явственную вмятину.

Но нести в цех № 2 оголенную стальную трубу было глупо: любое отклонение струи жидкого ферросилиция на выпуске ~ и она сгорит. Я решил ее торкретировать, т. е. защитить огнеупорной обмазкой. Взял два ведра и снова пошел в БРМЦ — в литейный цех. Там набрал ведро жидкого стекла и ведро молотого шамота. Возвращаюсь в экспериментальный, а туда уже пришел Парфенов, увидел, что я уже изготовил устройство для эксперимента, и прыгает от нетерпения.

— Пошли испытаем!

— Толя, труба голая, она же немедленно сгорит. Дай, я ее торкретирую, обсушу, и завтра испытаем.

— Вечно ты чепухой занимаешься, ничего она не сгорит, пошли!

— Толя, ты же мне всю работу угробишь, подожди до завтра.

— Нет, пошли сейчас!

Схватил трубу и поволок ее во второй цех, а что я мог поделать — он же начальник! Я поплелся за ним. На площадке горновых Парфенов подключил устройство к воздушной магистрали и на выпуске стал лично направлять ее на струю. Надо сказать, что сначала у него получилось — струя металла начала распыляться. Я же попросил горновых этой и соседней печи, чтобы они с началом распыления одновременно взяли две пробы металла — одну исходную из струи металла над распылителем, а вторую из распыленной струи как можно ниже. Но они и среагировать не успели, поскольку через секунду или две из летки выскочил шлак, а за ним толстая струя ферросилиция, которая лизнула кольцо и прожгла в нем дыру на весь диаметр трубы. Исследования закончились, не начавшись. Давления в соплах не стало — весь воздух уходил в прожженную дыру, Толя меланхолично дожег на струе ферросилиция остатки моего устройства и удалился, правда, с виноватым видом.

Я же плюнул и пошел в БРМЦ за новой трубой. Снова сделал устройство, торкретировал трубу шамотом, хорошо просушил и назавтра уже сам провел этот эксперимент. Провел успешно, поскольку все же уловил в распыленных пробах снижение углерода и понял недостатки опытного устройства. Можно было работать дальше над созданием стационарного распылителя на горне печи: технические идеи, как его построить, уже были найдены, но тут Друинский сделал все дальнейшие наши работы по ФС-18 не имеющими смысла. Вот тут я хочу отвлечься от Парфенова и начальников и поговорить о красоте.

Красота — это сугубо индивидуальное. Неслучайно же мы из тысяч женщин красивой считаем единственную, и это при том, что остальные мужчины совершенно не обязательно соглашаются с нашим взглядом по этому вопросу. Если говорить о технике, об инженерном деле, об управленческих решениях, то, на мой взгляд, красота — это простота. Да, безусловно, порой какое-нибудь хитроумное устройство может поразить воображение своей сложностью, но по-настоящему красивое решение — это простое решение. Если говорить еще более общо, это когда получается большой эффект при минимальных затратах на его достижение. Вот перед вами поставили задачу, дали вам для ее осуществления людей, но вы придумали что-то такое эдакое, и ваши люди пальцем о палец не успели постучать, а задача уже решена! Вот это красота!

Беда, однако, в том, что оценить красоту такого решения могут только умные, знающие почем фунт лиха люди. Для массы «ценителей» простое решение чаще всего является отсутствием решения, наша «наука» в подавляющем числе случаев ценит заумь, ненужные, а порою и искусственные сложности, для нашей наукообразной толпы признаком гениальности является такая белиберда, которую ни понять, ни представить невозможно. Эйнштейн — это голова! Его теорию образно представить невозможно, а посему он гений! А то, что благодаря бреду этого гения, физика, поразившая мир огромным числом открытий в XIX веке, в XX открытий практически не имела, — это до нашей наукообразной толпы не доходит.