Юрий Мухин - Три еврея

Особенно по душе мне было с Женькой Польских, и это при том, что у нас и характеры и интересы были разные. Он был меломан и привез с собой уйму пластинок, мне же музыка была «по барабану». Он с Надеждой начал в ДК «Металлург» заниматься бальными танцами, много лет ездил с ней на различные соревнования, на которых они часто занимали первые места. Надо сказать, что мы с женой, с Каревыми и Скуратовичами тоже попробовали в ДК освоить в совершенстве хотя бы известные танцы, но далее двух-трех занятий у нас не пошло — решили, что и так хорошо умеем. Я был домосед и десять лет не забирал из Днепропетровска оставшийся после тестя «Запорожец», а Женька почти сразу же купил сначала моторную лодку, а потом и машину. Я был сугубо городской, а Польских прекрасно чувствовал себя в лесу, четко ориентировался, показывал мне, как безопасно развести костер, как нужно устроиться на ночлег и т. д. Меня жена заставила завести дачу, и я ею сразу увлекся, а Женька впервые взял участок лет через 15. Мы были довольно разные, тем не менее, ни с кем не было так спокойно, как с ним — с Женькой хорошо было и поговорить, и помолчать.

По ходу жизни количество друзей увеличивалось, мы стали дружны с Бондаревыми, с Чертковерами, с Масловыми, с Матиссами, особенно с Харсеевыми, но это позже, а в моем решении остаться в Ермаке все же большую роль играли первые друзья.

Тут следует сказать, что я приехал в Ермак с разбитым предыдущей любовью сердцем. Страшно переживал ее неудачный исход и не мог выбросить из головы свою коварную любимую, уверенный, что не забуду ее до гроба. И довольно быстро влюбился в Людмилу Лопатину, благо ее муж Борис накануне был призван двухгодичником в армию, и она, тоже молодой специалист, работала экономистом, а жила в общаге. Но мои тщетные попытки привлечь ее внимание к себе оставались без поощрения. К моей досаде, не один я оказался такой умный. Вокруг Людмилы увивались Валентин Мельберг и Женя Примаков. И еще кто-то, с кем я не был знаком. Чего я только ни предпринимал: и оказывал усиленные знаки внимания и, наоборот, начинал демонстрировать ей холодное равнодушие — ничего не проходило! Люся постоянно выказывала ко мне только дружеское расположение, а это далеко не то, что мне было нужно. Кроме того, я мучился ревностью, так как мне казалось, что мои конкуренты более удачливы. (Лет 15 спустя Мельберг увольнялся с завода, а я принимал его должность, мы посидели, выпили, вспомнили прошлое, и он признался, что у него с Лопатиной тоже ничего не получилось. И хотя это и выглядело смешно, но мне стало как-то легче — не так обидно что ли.) Как бы то ни было, но в ходе борьбы за Лопатину у меня из головы как-то само собою выветрились все глупости, связанные с предыдущей любовью, и я совершенно перестал ее воспринимать как трагедию.

Кроме того, неудачи с Лопатиной никак не снижали моего энтузиазма по отношению к остальным девушкам — статус холостяка надо было использовать на 110 %! То, что я откровенно не обещал жениться, мне явно не помогало, хотя было и не без приятных моментов.

Отдельно вспоминаю своего соседа по комнате Сашу Мозоляка, с которым мы прожили, наверное, около 3-х лет. Сначала у меня были разные соседи, потом поселился Саня, работавший электрослесарем, потом мы с ним перешли в маленькую комнату, а наш третий сосед в ней практически не жил, так как подселился к какой-то одинокой женщине. Потом он вообще к ней съехал, а мы, уже старожилы общаги, попросили коменданта подселять к нам соседа только тогда, когда во всей общаге свободных мест не будет, посему и жили практически вдвоем. Хотя компании друзей у нас были разные, но мы с ним жили душа в душу — я не то что не помню, я даже не представляю, что могло бы послужить причиной конфликта между нами. Вредные привычки у нас совпадали — мы оба курили. Саня далеко не флегматик, но он много не болтает, зато обладает уникальным чувством юмора — ситуационным. Его шутки невозможно было пересказать, поскольку надо образно представить себе ситуацию и массу ускользающих в разговоре моментов. Давайте попробую.

Вот спускаемся мы с нашим третьим соседом в прачечную с замоченным бельем. А сосед был таким эстетом, несколько себе на уме и с заметным чувством превосходства над нами в этом вопросе. В те годы опытные хозяйки при полоскании подсинивали белое хлопчатобумажное белье, особенно постельное, чтобы оно не желтело, и для этих целей в магазинах продавался специальный темно-синий порошок — «синька». А мы все носили семейные трусы, которые были либо черного, либо темно-синего цвета и ужасно линяли. Только прикоснутся эти трусы в мокром виде к чему-то светлому, и на этом светлом остается синее пятно, которое потом замучаешься отстирывать. Посему и стирали отдельно белое, а отдельно трусы.

И вот наш сосед полощет в тазике белую рубашку, любуется качеством стирки и с видом тонкого знатока говорит:

— Эх, еще бы подсинить, и совсем было бы прекрасно.

— Да нет вопросов, — немедленно и невозмутимо реагирует Саня и бросает ему в тазик с рубашкой свои синие трусы.

Или такой случай. Летним днем возвращаемся с ним с рыбалки. Идем по берегу Иртыша, огибаем мысок, и перед нами заливчик. В нем купаются десяток ребятишек-цыганят. На берегу пасется лошадь, стоит подвода, в ней сидит цыган босиком и в рваных штанах и рубашке. Зовет детей, те дружно выбегают из воды к нему. Маленькие, совсем голые, мальчишки постарше — в рваных трусиках, девочки в рваных платьицах. Картинка вопиющей бедности. Цыган спокойно проводит по детям взглядом, как бы пересчитывая их, и вдруг ни с того ни с сего начинает на них орать. Невозмутимый Саня тут же поясняет:

— Послал купаться, думал, что хоть парочка утонет, а они все вернулись.

Я был у Саши дружкой на свадьбе, правда, Тоня была мною не совсем довольна, но отгуляли мы в столовой прекрасно, а брак их оказался прочным — что еще надо?

Мне могут сказать — подумаешь, друзья! Да их в любом месте можно завести. Это действительно так, особенно в молодости, пока люди пластичны и легко притираются друг к другу. Но мне были очень важны мои друзья, а потом и более широкий круг тех, кто меня знал, к кому я был дружески расположен. У людей есть правильный вопрос к самим себе — «что подумают люди?» Так вот я такой вопрос задаю себе довольно часто, а в те годы этими «людьми» были мои друзья, и я, поступая так или иначе, всегда думал о том, что обо мне подумают они. Мне это было важно.

К примеру, я не стал заниматься диссертацией в большей степени потому, что не видел, что это мне даст в глазах моих друзей. Не последнюю роль в том, что я остался в Ермаке, играло и то, что они приехали туда навсегда, и быть возле них временным было как-то несерьезно. Потом завод стал плохо работать, многие уезжали, но мои друзья оставались, и в это время мой отъезд выглядел бы как дезертирство. Не могу толком сформулировать, но я в своем мнении очень независим от людей и для меня уже давно нет никаких авторитетов, но в вопросе «что люди скажут» я как-то зависим от тех, кого считаю «своими». Ну да ладно об этом.