Изабель Фонсека - Привязанность

— Итак, с чего мы начнем? — спросил он с улыбкой, распластав руки на покрытом разводами полированном столе.

Откинувшись в кожаном клубном кресле, скрестив ноги и руки, она на мгновение утратила дар речи. Она говорила ему по телефону об этой точке — которой сейчас касалась, словно для того, чтобы прикрыть ей уши.

— В общем, так, — отважилась она, — несколько месяцев назад мне делали маммографию, результаты вот в этом конверте, а потом мне предложили echographie . — Теперь он подумает, что она говорит так из застенчивости, но она и вправду забыла: как, черт возьми, это называется по-английски?

— Хорошо, — отозвался он, помолчав. — Не желаете ли забраться на стол?

Когда он поднялся, чтобы вымыть руки в маленькой раковине в углу, он расстегнула «молнии» на своих коричневых замшевых сапожках — с повергающим в смущение громким, таящим намек звуком — и подумала, встревожившись на мгновение, не означает ли это мытье рук, что он не собирается пользоваться перчатками. На внутренней стороне двери висело множество плотных махровых халатов, желтых и голубых. В этом помещении все так легко могло смутить, что она едва ли не увидела «исследование» в журнале «Гинекология и акушерство»: «семьдесят процентов женщин старше сорока пяти лет предпочитают голубые халаты». Она послушно сняла с вешалки голубой халат и скользнула за складную ширму, отделявшую смотровой стол от всей кожи и полированного дерева.

Со стуком уронив на пол сапожки и выбираясь из обтягивающих джинсов, она подумала, не стоит ли перебросить чулки через эту зигзагами изогнутую ширму — не для этого ли они предназначены? Потом вспомнила, что на ней гольфы: плотные, матовые, «телесного цвета» — желтовато-серые и гладкие, словно протезы. Каким-то образом она чувствовала, что Джиована к гольфам не прикасается. Стягивая эти мышиного цвета полуноски, получулки, она увидела, что верхние полоски оставили на ее распухших после полета икрах красноватые зубчатые отметины. М-м-м, подумала она, выворачивая нейлон, чтобы вытереть грязь от сапог, оставшуюся между вспотевшими пальцами ног, сексуально.

Когда мистер Скалли приступил к пальпации ее груди, он был без перчаток и работал обеими руками, словно настройщик пианино. Добравшись до уплотненного узелка, он стал по нему постукивать: эта нота внушала ему особое беспокойство, и он вздернул голову, как будто прислушиваясь к ее груди.

— Комочек, — произнес он нейтральным голосом, отворачиваясь от нее и переходя на свою рабочую площадку позади ее ног. «Придется резать?» — хотелось ей спросить. Когда он задрал руку и стал протискивать ее в резиновую перчатку, она наблюдала за ним через V-образную амбразуру между своими ступнями. Его рука то сжималась, то разжималась, как у мима, изображающего свет маяка, меж тем как пальцы пробирались в свои индивидуальные кондомы.

— Теперь соскользните вниз, поднимите колени и просто раскиньте ноги, — сказал мистер Скалли, глядя ей прямо в лицо. Она напряглась, когда его рука скользнула ей внутрь, и не отрывала глаз от неоднократно крашенной лепнины удаленного карниза. Один палец, средний, как она думала, всунулся и пролез по нижней части ее брюшины вплоть до линии бикини, меж тем как другой рукой он надавливал в том же месте снаружи.

Это, вероятно, не было подходящим моментом, чтобы спросить у него, действительно ли существует точка G — но разве не положено ей где-нибудь да находиться? А когда подвернется такой случай, спрашивала она себя, пытаясь развеселиться, чтобы перевести дух. Голова у него опять была повернута к стене, как будто ему было легче все там ощупывать, ограничивая себя в зрении. (То же самое, ни с того ни с сего подумала она, делал Марк, когда занимался сексом, словно кто-нибудь на разухабистой, беспокойно мечущейся лодке, сосредоточивается на какой-нибудь планке, стараясь, чтобы его не стошнило.) Скалли еще немного потыкался в разных местах, охватывая основные точки.

— На ощупь все абсолютно в порядке, — сказал он, поворачиваясь к ней и почти вытащив руку, оставив внутри лишь пару пальцев. — Теперь стисните-ка мои пальцы.

Она повиновалась.

— Очень хорошо. Как часто вы делаете упражнения? — спросил он, глядя прямо на нее, кивая и ободрительно улыбаясь. Пока он ждал ответа, его рука по-прежнему оставалась в ней, и Джин продолжала сжимать его пальцы.

— Не знаю, — сказала Джин, делая вдох, блуждая глазами по комнате, по-прежнему стискивая его пальцы, быстро выдыхая и снова делая вдох. — Всякий раз, как о них вспоминаю.

Правдивым ответом было, разумеется, «никогда».

Не совокуплялся ли с кем-нибудь на этом столе? Просто раскиньте ноги. Когда, во время ее беременности, Джин впервые представила себе соитие между доктором и пациенткой, она подумала: «Он не смог бы. Он не стал бы ». Теперь — спустя много лет после пребывания в коконе чистоты надвигающегося материнства, к тому же убежденная во всеобщей испорченности — она не была так уж в этом уверена. Согласилась бы она на такое сама, в обмен на избавление от рака груди? Она уже пускалась в сделки с костлявой старухой с косой.

Все взвесив, она решила, что он все же этим не занимался, а если и да, то не слишком часто. Конечно, подшучивала над собой Джин, — как иначе можно было бы выдержать эти осмотры? Все-таки, думала она, одно несомненно: каждая одалиска, взбиравшаяся на эту обитую столешницу, гадала о том же самом.

— Теперь возьму мазок, — сказал он, поворачиваясь к стерилизатору, чтобы взять расширитель, стальной инструмент, своим широким щипцовым раствором напоминающий приспособление для закручивания ресниц. Этой части она по-настоящему боялась. А я возьму диетическую колу, подумала она, отчаянно цепляясь за свое чувство юмора, как за спасательный круг. Он его ввел. Тот был не слишком холодным, но и не то чтобы теплым. Когда же какая-нибудь женщина-гинеколог, не в первый раз спросила себя Джин, введет в обиход подогретые инструменты, уже обдумывая такую кампанию в своей колонке.

Он ввел еще один инструмент, а затем раздался приглушенный щелчок. Ничуть не больно, не больнее, чем удалить мозоль с пятки. Наконец он вытащил второй инструмент и направился к раковине, возможно, чтобы поместить лабораторный образец на слайд, оставив расширитель у нее внутри . Как могла бы она объяснить возмутительность такого отношения?

Но она доверяла мистеру Скалли. Преэклампсия была серьезным заболеванием, и единственным лечением являлись роды. Как это жалко, напомнила она себе, хныкать из-за рутинного обследования тазовой области. Он вынул оскорбительный инструмент, и она тут же сомкнула колени.

— Можете одеваться.

Вернувшись за письменный стол, Скалли просмотрел маммограммы с Сен-Жака, которые она принесла с собой.