Даниэль Кельман - Время Малера

Давид отставил чашку в сторону.

– Это открытие может сделать каждый.

– Но ты первый?

– Вроде того.

Давид осмотрелся. В столовой сидели несколько студентов и листали учебники, наполняя зал тихим бормотанием. Давиду никак не удавалось избавиться от чувства, будто люди постоянно на него оглядываются, следят и бросают заинтересованные взгляды. Но нет, это совершенно невозможно! Пахло кофе и моющими средствами. Марсель сидел спиной к окну, с сигаретой в руке. Дым поднимался кверху, завиваясь прозрачными клубами. Свет очерчивал контуры друга, превращая его лицо в темное овальное пятно.

– Сегодня утром я отправил записи Валентинову.

– Кому?

– Нобелевскому лауреату.

– Не знаю такого.

– Думаю, мне нужно самому к нему поехать, – сказал Давид.

– Тоже метишь на Нобелевку?

– Мои записи гораздо важнее.

– Ты уже неоднократно повторял это. Но не лучше ли сначала подождать, а потом…

– Катя сказала то же самое.

– Катя? – Марсель ухмыльнулся. – Кстати, что между вами? Вы наконец-то?…

– О господи! – воскликнул Давид. – Перестань молоть ерунду! Тебе объяснить или нет? Речь идет о Втором начале термодинамики. О законе времени. В любой замкнутой системе беспорядок или растет, или остается неизменным. Отсюда следует, что бардак на письменном столе возникает сам собой, но никогда сам собой не устраняется. Что газ рассеивается просто так, но никогда просто так не сгущается. Что Вселенная расширяется и охлаждается. Что нельзя построить вечный двигатель. Все во Вселенной развивается циклически – все, кроме одного. Второе начало объясняет направление всех происходящих на земле процессов. Это закон времени.

– Не понимаю, – сказал Марсель и протянул Давиду пачку сигарет.

– Нет, благодарю, мне нельзя. Вот смотри: теплое тело охлаждается само по себе. Но если хочешь его нагреть, требуется приток энергии извне. Другого способа нет. Чтобы навести порядок, нужна энергия, хаос же возникает сам собой; и в системе, как целом, нарастает беспорядок. Так гласит закон. Так он раньше гласил.

– А теперь нет?

– Видимо, нет. В известных условиях, при определенном излучении и применении четырех формул все может быть наоборот.

– Тогда теплые тела в твоей лаборатории будут самонагреваться, порядок на письменных столах самонаводиться, приборы заработают без остановки и…

– …и без сбоев.

– Но тогда наступит конец света.

– Не совсем, но мир изрядно изменится.

Марсель зажмурился, потом открыл глаза и посмотрел на Давида.

– Продолжай!

– Для этого нужно несколько компонентов. Большое количество энергии, а ее способен выделять даже простенький реактор. Что-то вроде циклотрона. Мои четыре формулы… Поначалу результаты будут очень скромными. Как ты сказал: на одну лабораторию. Но впоследствии все пошло бы по прогрессирующей. Началось бы самопроизвольное развитие. Набирающее все большие обороты. Время бы… Это трудно описать… Время бы исчезло. Я могу объяснить это только математически.

Давид посмотрел на Марселя какими-то бесцветными глазами; тот непроизвольно отвел взгляд.

– Отменить Второе начало. Ты представляешь, что это может означать?

Где-то упал стакан и разбился, звук показался Давиду невероятно искаженным.

– Не хочу тебя обидеть, Давид, но все, о чем ты здесь говоришь, звучит довольно странно. Помнится, еще в школе тебя называли гением, а в четырнадцать лет ты изобрел этот чертов транзистор…

– Конденсатор…

– …Прекрасно, конденсатор, а как ты мне тогда в тунисской пустыне выдал, сколько на небе звезд, – ты же едва взглянул на него, старый трюк… Но вот это, теперь, по-моему, уже слишком! Даже для тебя.

Давид улыбнулся и заглянул в чашку. Черная жижа и коричневатая молочная слизь так и не перемешались, и он увидел дрожащее отражение своего лица. Осторожно взял чашку и отпил.

– Ну хорошо, – заключил Марсель. – В таком случае желаю тебе удачи! Во всем этом я все равно ничегошеньки не смыслю, я же тупой чинуха, который сидит в своем кабинете в ратуше. – Рука Марселя нервно дернулась, пепел отделился от сигареты и упал на стол, образовав между чашками серую горку. – Но советую тебе остерегаться, когда будешь говорить об этом! Честное слово, будь осторожен.

Марсель отодвинул стул и потушил сигарету. Потом наклонился вперед, облокотился обеими руками о стол и опустил голову.

– Тебе же хорошо известно, что в каждом университете мира, и этот не исключение, есть шкаф, где хранятся рукописи всяких сумасшедших, опровергающих теорию относительности или с великой теорией единства…

– Теорией великого объединения.

– Пусть так… другие выдумывают теорию великого объединения типов взаимодействий или еще какую-нибудь бредятину! Понимаешь?

– Да, – ответил Давид, – конечно. Получше тебя.

– Вот и славно. Мне нужно в контору. Я и так уже опоздал. Завтра мы подробнее…

Последние слова Марсель произнес уже на ходу. Кивнул Давиду, двустворчатые двери раскрылись и снова закрылись. Чашка с кофе так и осталась нетронутой.

Давид перевел взгляд на пепельницу. От недобитой сигареты еще поднимался вверх дымок: одинокая серая ниточка, словно проведенная карандашом линия на белом фоне окна. Давид подул, и через секунду ниточка искривилась, конец ее свернулся бесцветным клубком, медленно растворившимся в воздухе. Ниточка опять выпрямилась и неподвижно повисла. Бледнея, она постепенно угасла.

Еще утром Давид поинтересовался, когда принимает профессор Граувальд, чем немало удивил даже фрау Виммер: по собственному желанию к Граувальду никто не ходил. Давиду назначили аудиенцию. Сегодня в двенадцать. Значит, через час.

Он допил кофе, почувствовал легкое головокружение, встал и направился к выходу. Кто-то крикнул: «Привет!» Не будучи уверенным, что обращались к нему, Давид на всякий случай кивнул.

В коридоре он растерялся. Тот казался много длиннее обычного, четыре ребра стремительно сходились, перспектива едва заметно изменилась.

– Это ничего не значит! – тихо произнес Давид. Двое мужчин с портфелями в удивлении на него покосились.

– Нельзя волноваться. Очень важно сохранять спокойствие. Это понятно! – продолжал рассуждать Давид.

– Что вы сказали? – Фрау Эркель, преподаватель социологии, остановилась и посмотрела на него с подозрением.

– Простите?

– Я вас не поняла. О чем вы?

Давид отвернулся и побежал вверх по лестнице, звук его шагов глухо разносился по зданию, ступеньки потихоньку двигались навстречу, перила отвечали на прикосновение; на каждом этаже в окнах мелькало его собственное отражение, будто стоявшее на карауле. И вот долгожданный выход, дверь в кабинет.

– Все в порядке? – спросил Мор. – У тебя такой вид, словно ты всю ночь гулял.