Павел Кочурин - Коммунист во Христе

Григорьич молчал. Понимал, рубить сосны не дадут. А как с "ничем" вернуться?.. Сказать, что мужики не дали, прогнали, на смех себя поднять. Кто теперь на мужиков глядит. А ретивых могут ведь и в карете прокатить. И понимай тогда бедолагу, как звали. Даже пожаќлел, что послал в район машину. Приедет милиция, худом все и кончиќтся… Бунт.

Слова старшего ждали и сами лесорубы. Высказы Староверский Бороды и их сму-тили. Прав-то он, прав, да вот поди, докажи эту правоту.

— Задание лесхоза, — глядя в плечо Якову Филипповичу высказал Григорьич одно-сложно то, что и мог только высказать. И как бы подтолкнутый лукаќвым в бок, почти уже и не от себя, добавил: — Ваш колхозный лесник Жохов указал место рубки… — Понял, что допустил должностное предаќтельство, ради выгораживания себя, тут же поправился, — он тоже подчиненный, не его воля.

Старик Соколов глянул на него с миротворной укоризной челоќвека, великодушно щадящего своего супротивника, проговорил:

— Да разве я то не понимаю. Язык-то выговаривает, а на уме-то, в душе, не то, паря. Вот какая наша беда… А чего бы себя-то самого каждому нам и не повинить. — Отринулся от мысли и опять опустил гоќлову. — Хорошо-то ведь тогда, когда ты можешь легко при-знаться, и

пожаловаться, что содеется неладное. Оно и тому, на кого жалоба, на пользу пойдет. На неладность без зла так вот каяньем тут и указывается.

Дмитрий Данилович как-то смутно, не с полной верой в возможность ихней жизни без зла, воспринял высказ Старика Соколова. И все же мысленно выспрашивал себя, от-чего же мы все, суетно прячемся друг за друга, лагерем вражьим стоим… А знаем ли, чего хотим для себя-то самих.

Все вроде бы уяснилось. Но лесорубы сидели, ждали, когда вернется гонец, по-сланный до начальства.

Дмитрию Даниловичу не верилось, что рубка бора начата с согласия лесничего. Колосову, бывшему колхозному леснику, лесничий накаќзывал особо следить за красным бором, оберегать каждое дерево.

Старик Соколов переждал, молчаливо глядя в землю. Григорьич, помедлив, тяня время, решил закурить протянул было пачку сигарет Якову Филипповичу, но тут же убрал руку, вспомнив, что старовер от курильщиков отворачивается.

— Ехали бы, Григорьич, уж коли так, обратно, — сказал тихо Яков Фиќлиппович ка-зенному лесорубу. — Если что, на меня и сошлись: не дал старовер, такой сякой, сосны ва-лить, Московой грозился, постановлениями партий и правительства стращал. Есть они та-кие… Я-то и стерплю, глядишь, и уляжется, выгородишься и ты.

Григорьич не ответил. Как бы отвлекаясь, щелкнул зажигалкой. Яков Филиппович поотодвинулся от дыма… Плотники и механизаторы тоже дружно закурили, тем отстраня-ясь от действий и мыслей. Следили за Стаќриком Соколовым и Григорьичем… Поссорься они, подними крик — и пошли бы две темные силы страшной оравой друг на друга.

— А для какой надобности бревнышки-то, Григорьич?.. — Вроде как из своего плот-ницкого интереса, и в то же время дружески, по-свойсќки, спросил Яков Филиппович.

Вопрос этот Григорьича подиспугал. Он зырко поглядел в сторону Воќроны, заогля-дывался. Хитрить перед Староверской бородой было стыдно. Молва все равно прокатится и правда выявится. Но как признаться в том, о чем и сам стороной узнал. И Григорьич пожал плечами вместо ответа: понимай как знаешь. Носком ботинка шевелил опавшую с живых сосен хвою. Яков Филиппович не стал допытываться, сочувствуя старому знаќкомому. Дело ясное, каждый ныне ходит под кем-то и от кого-то береќжет чей-то секрет. Поганенько, но стерпливается. Жить-то иначе как? Ты ведь не сам при своем деле, а что-то вот в темноте делаешь. Порок за закон загнан, как невольник за забор.

Старшего лесорубов все же задело укоризненное молчание Старика Соќколова, Ста-ровера и Коммуниста во Христе. Может в ярость глухую ввело в нем "того" себя, "второго я", что живет тайным наследником в душе каждого. Какому чину и как уцелеть без двух ликов. Это стало такой же невозможной возможностью бессмысленности, как верующему жить без уверования в царство небесное.

— Смелый ты человек, Яков Филиппович, и святой, — вымолвил Григоќрьич, глядя все так же в землю. В нее можно, она взгляд любого покаянного примет и не отвергнет. И защитно спрячет. — Хорошо так-то вот, со стороны, на все глядеть и рассуждать, а коснись лично, так ты уже и не ты. И нет тебя-то самого за делом, которое делаешь.

Последними словами Григорьич и выдал себя с головой. Да и только ли о себе он сказал. Свой страх, да и совесть, он прятал за страхом того, кто над ним. За спину уже пошире своей. Так все и держится на своих местах при трепетном страхе перед главным демиургеном, над которым уже как бы никого и нет, кроме… И все же вольная по природе божья душа воскресится, возжаждав истины. Этого вот и бойся человекобог… Не твоя душа, так деток твоих выйдет к свету. Как день неминуемо настает после ночи, так и она, поблуждав в темноте рабства, выпрастываетс на волю.

Антон Ворона, посвободней тут всех остальных, успевший уже в насќмешливых вы-сказах что-то поведать Симке Погостину и Тарапуне, погќлядел на своего старшего сочув-ственно и жалостливо, и вместе осудно, кивком головы как бы досказал невысказанное: "Так вот и живем". Тарапуня и Симка тоже глянули в сторону Григорьича, говорившего со Стариком Соколовым. Все, и лесорубы, и колхозный люд, невольно сочувсќтвовали брига-диру лесхозовских рабочих. Не сам по себе он пагубное вершит, а ответ-то и за себя, и за других, надо держать ему. И тут вот тоже надо решать ему, как поступить. Тех-то, по-славших его сюда за руку не схватишь. Скрытен человек, и доброе, и порочное ловко в себе невысказанно держит. Что-то в самой душе, а что-то и на поверхќности, под наружной оболочкой, вроде под нательной рубашкой терпится зуд. И начинает свыкаться с самим таким. Так вот и возрастает тварная особь без богочеловеческого в себе.

Григорьич боковым своим зрением ловил настырные взгляды в его сторону Тара-пуни и Симки Погостина. И ожесточился на них и на Ворону. Но больше всего на Симку, скалившемуся во всю свою рожу. Вот уже и враќжда уготована, схватка не знамо и за что. Вроде бы все из одного обќщего кубла, только и разницы, что вылезли на Божий свет каж-дый по своей норе. И вот глядим враждебно друг на друга в сбавленном братќстве общего счастья.

4

Возникла и затягивалась недомолвка, сковывая всех, как мороз гладь озера. Лесо-рубы, каждые затаенно в себе, понимали, что им надо уходить, и ждали такой команды от Григорьича. А он не решался подать такую команду, машина с посыльным не возвраща-лась из лесхоза. Как вот и что там велят. Могут и приехать. Все и сидели в замороченном ожидании. Мальчишки и девчонки, словно в торжественном каќрауле, стояли пионерами у своих сосен. У них одних и была вера без сомнения в правильности своих поступков… Художник быстро чирикал в блокноте, как он потом скажет, ловил души, выглядываюќщие из тела. Что ни человек, то характер, тип. А когда приехали в рощу и начали валить сосны — была всего-навсего одномастная толпа. Будто одно тело со многими головами и руками. Но вот то, что в этом теле неосязаемо и невидимо, — душа, никогда одинаковой не может сделаться. Она в особые моменты по своему у каждого и выказывается. Хуќдожник и увидел сейчас, как душа, сметенная и выглянувшая из тварного тела, волнуется и хочет быть в правде.