Павел Кочурин - Изжитие демиургынизма

От реки пришел бодрящий ветерок, приветливо качнулась кисть рябиќны. И это ху-дожник воспринял как ответ на свои надеянные мысли. Поќвторил про себя, запавшие в душу слова дедушки Данила, говоренные в таких случаях: "Даст Бог, все и уладиться, а дело-то делать самим в добре надо". Этими мыслями и берегся моховский председатель своего однодеревенского колхоза. Остался с ними и в председателях Большесельского колхоза. Оставил сыну в вере мечту о Даниловом поле. И вот оно сотворено.

Побыв в раздумьях под рябиной, Андрей Семенович, словно бы ободренный жи-вым голосом нивы-собеседницы, спустился вниз к Шелекше. В сосняке на мыски у Горо-ховки увидел Старика Соколова Якова Филипповича. Обрадовался встрече с ним, не удивляясь его появлению тут. Яков Филиќппович проговорил, вроде как в продолжение какого-то разговора:

— Оно от веселья-то людного к мирству с природой и потянуло. Где же еще укре-питься благодати в тебе… Подумалось, что и ты придешь. Оно, вишь, так и вышло…

— Потянуло и меня, — отозвался Андрей Семенович. — Дмитрий Данилович с Алек-сандрой и Николаем Петровичем тоже зашли вот ко мне, когда я раздумывал над карти-ной. Под рябиной и поговорили. И как навеялось, при ясном небе облачко над полем сплыло, голубь, вроде с вестью какой, пролетел… А вчера в новом мире очутился. И при-шел без холста и красок с новыми мыслями. И надо вот их с полем сверить, с его гласом. Тишиной тревожной оно отзывается. И что вот

она тебе сулит, велит?..

— Да ведь как не сулить. Живое живому голос и подает. Через все, что вокруг тебя, души прошлого бывшего тут люда посылают нам вести, а мы им. Так и разговариваем ду-мами. Все и страдаем одним страданием, то ли их, то ли уже своим. Прошлое в нас и длится. В соснах, кои стояли на бугре — горечь наша собиралась. Они и гляделись в безд-ну сквозь озерцо и топили наши беды в нем. Время их отошло. Память и будут нести его в кряжах, на коих ты вот лики оставишь. А ниву эту, тоже до своего времени, будут сторожить дубки дедушки, Данилы Игнатьича. Тоже прихожу сюда за утешением. Поле-то — святое место. Голос тебе и подает тайный свой, коли слушать дано тебе такое. Землей, полем пахотным, и спасется Святая Русь. От земли чистой и дух к человеку придет чистый.

Прошли берегом. Сели под большим коринским дубом. Глядя на плесо реки, вели разговоры. И как бы итожа высказы, Яков Филиппович спросил художника:

— Ты вот, Семеныч, приглядываешься ко всему. На картинах своих

нас прежних и нынешних и оставишь. И на кряжах сосен Татарова бугра вырежешь лики а память. Я опять же не кому-нибудь, а будущим нам. И подсказ тебе идет к этому. Вот и облачко над полем со знаком креста животворящего изошло.

Андрей Семенович удивился. Крест на облачка и лик на нем старца-молельника, они и сами с Дмитрием Даниловичем не явственно расќсмотрели. И никому о том не ска-зывали. Откуда было знать о кресте Старику Соколову?.. Знак креста самому художнику мысленно отчетлиќво увиделся уже в мастерской, при разглядывании картины. И лик мо-лельника-старца представился схожим обликом с Яковом Филипповичем. И подумалось, что коммунист во Христе для того и пришел на берег Шелекши к Данилову полю, чтобы утвердить его, художника, в своей схоќжести ликом со скитником. Но высказать это не решился. Сказал то, что держалось в себе за этой догадкой:

— Мне сама природа как бы ход подсказывает. И глазу увидеть тайное, как бы ей, природой, дается… — И тут же про себя подумаќлось: а вот удастся ли это тайное, зримо и явственно, чтобы оно рождало мысль, выразить на полотне?..

— То-то и она, — отозвался Яков Филиппович. И выспросил, как совет высказал: — А почто вот в твоей картине и Татарову бугру, и Лягушечьему озерцу пропасть… Ведь не сам человек их сотворил. И они как бы есть. И поле вот на их месте не скажешь, что чело-век сам умыслил. Опять же по воле Божеской черного не стало, а чистое сотворено. Но зло-то, кое тут было, как лукавый в подпечье и таится. Согреши, и оно тут как тут. И надо было скверну из-под спуда выкарабкать. Это знак Божий нам: земля чистая и души осве-тит светом истинным. Картина твоя и взовет окаянных осенить себя крестным знаќменам. Без покаяния никнет и вера.

Сидели, разговаривали раздумно неторопясь. Взглядывали как солнце, подбираясь к Шелекши, озаряет и Черемуховую кручу. И когда на глади плеса радостно заиграли лу-чи солнца, они встали. С Данилова поля возвращались бродом. Прозрачные в эту пору струи реки, приятно обдавали босые ноги. Камушки щекотали подошвы и хотелось так постоять в живой воде. Яков Филиппович остановился в самой глубинке, сказал:

— Водица с плоти твоей скверну смывает. И оберегать бы ее человеќку как высший Божий дар. Не осквернять чистоту ее прикасанием грязным… А вот, поди ты, втолкуй себе же самому такое?..

И для художника явью возник суровый выспрос себя: "Почему такое происходит?.. Мудрый мужик, провидец, старовер-крестьянин, Коммунист во Христе, простым словом обнажает весь трагизм человечьего рода, а демиургыны разного ранга беды такой не видят. Да и только ли они, и ты сам. Говорим, повторяем, а делаем все как и делали… И не тот ли змий соблазняет нас, кой ввел в грех Адама с Евой. Прегрешение их, нас, потомков, не укрепившихся верой, и тяготит".

3

Старик Соколов Яков Филиппович ровно бы дверцу приоткрыл в тот мир, который художник только угадывал… Разгадку всего надо искать там и в том, что рядом лежит, до чего рукой можно дотянуться и взглядом окинуть. Данилово поле — что вот это?.. Творение пахаря-избќранника, Дмитрия Даниловича Корина?.. А ниспослание ли это для всего люда православной Руси — очисти землю свою от всякой скверны, и этим очиститься и спастись самому… А картина его?.. Только ли исќтолкование сотворенного пахарем нивы-поля?.. Но вот как было поле это чистое воссоздано на омраченном месте, забудется. А картина этой нивы?.. Она будет славить опять же не пахаря. Сам-то он и не поќмышлял о славе, трудясь на Божьей земле. Зачем ему слава, коли благодать в его душе от благого дела своего. И как-то само собой вошло в мысли Евангельское изречение: "Блаженны нищие духом…" Их души не отягощены неблагими действами прошлых своих "я"… А тебе вот, как и самому пахарю, эту тягость своей души наречено нести и укрощать незлобием в труде. Гасить мятежность, быть нищим мирским духом. Высвобождаться от страстей и не искать похвалы демиургынов… Но вот прочна ли победа Дмитрия Даниловича?.. Пахарь-избранник под демиургызмом, подобно зерну, попавшему под камень, должен силой и терпением пробиваться к Божьему свету… Камень-то надо убирать, коли он вечная помехе благим росткам. Но вот как на это отважиться "раб-отнику" прозванному механизатором.

Раздумья вернули к своей картине "Данилово поле"… Мозг всерлил все тот же не-разрешимый вопрос: "Куда уйдет пшеница с этого поля?.. И на кого падет слава за нее?.." От самого пахаря то и другое ускользнет. Он — тот же "раб-отник". Занозой впивались в раздумья и другие "якорные" слова. И среди них коренное — необремененность. И ровно ключик от потайного ларца попал в руки, высказалось в себе: "Механизатор — вот почва необремененности. Он — безамбарный беззаботник, опора демиургынов".