Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма

"Краткий курс", как вот помнилось Дмитрию Даниловичу, был назван эмтеэсовским пропагандистом "Сталинским евангельем". Сам вождь сотворил его для всех народов и времен, как "благую весть". Все "сам", и все "сами". Следуя этому возникало и "вещество" с "измом" в человеческих головах. И "материализовалось", и сеялось, как лукавый "плевелы". Оно и разрушило крестьянский мир, и оскопило родящую ниву. Без мужика-крестьянина, первожителя всей земли, пала ниц и Святая Русь. А когда настанет время, ему же, мужику, и надлежит вновь поднимать ее, родимую, с колен. Мужик и земля — это единое целое: Родина — свое, Святое место человека… "Кто сеет Хлеб — тот сеет Правду". Без Хлеба и Правды — не быть России. Эти слова, тихие и не суетные, повторил дедушка Данило внуку Ивану. Рек их, как заповедь Божию. Иван и держит их в себе, как держал их в себе и дедушка. В пустоту их не бросают. И мне вот через Ивана наведана эта Правда крестьянского коринского дома. Правду на Руси постоянно изгоняли. Но она не исчезала, но ее всегда нехватало. Ныне она загнана в подпечье, где ютится домовой. У дедушки Данила сеятеля-крестьянина, хранителя Правду, не было и не могло быть согласия с демиургынами. Но и на вражду с ними он не шел. Вражда — это сатанизм. Он изживается, коли не умирает Правда. В претерпении, тихо и ждалось, когда придет время дома Кориных. Из него и залучится свет Правды, Тепла и Веры для остального люда. У всего — свое время. Это закон Сотворения мира. Мир в сути своей Светел. Дедушка Данило и верил в Свет и своей жизнь рассеивал тьму, веря, что неподобие, несущее ее изойдет, истребится самим неподобием. Эти рассуждения дедушки Данила и Старика Соколова Якова Филипповича. Им и вещаны терновые пути просветления мужиковой жизни.

Через все узнанное и пережитое в доме Кориных мне увиделось и подсказалось внутренним своим голосом ответы на мои выспросы самою себя. Городские гости, наезжая в Мохово, в неробких высказах рассуждали вольно о самой нашей жизни и о событиях, происходящих в большом мире. И все, о чем говорилось, воспринималось самим домом. И в нем как бы углядывалась всеобщая мирская стать со всеми тревогами и заботами. Ровно бы и впрямь, она была пересажена в него неизреченными силами, и влияла на тех, кто в нем жил.

В Татаровом бугре был спрятан тот ларец и предсказаниями событий, которые должны на нас пасть и в претерпении в тихости изжиться. Старику Соколову Якову Филипповичу и был вручен Провидением ключик от этого ларца. Старовер, Коммунист во Христе, верил в грядущую судьбу дома Кориных. И мне, теперь уже Кориной, был вещан и сулен этот ниспосланный от роду взыв оберегать, когда настанет время, этот заветный дом. Из таких домов, как из ковчегов предреченных, и изойдет сила истления демиургынизма. Благое на смену скорби приходит в означенный срок. Время — власть всему, и она у всего своя.

К праведной жизни подвигает нас Свет, как и само Солнце, отдает тепло Земле нашей — пашне хлеборобов. Луна как бы оберегает земную жизнь, ее постоянство. Звезды мерцают своей тайностью и дают луч тем, кто научается их слушать сердцем. Это — избранники. Для них они не только поводыри в ночи, но и попутчики в избранной ими праведной дороге. Каждый сам и должен найти свою звезда, судьбу-дорогу, истину. И тем научиться ладить с людским и небесным Миром. В необихоженном доме, жилище твоем, как и в пахотной ниве, не взрасти доброму плоду. Эти мысли вызревали во мне исподволь. Они стали моим невидимым внутренним "я", с которым должен ладить разум твой. И вот это мое второе "я" ведет меня, как вехи путника при завьюженной дороге. Указывает торный след к осознанию пути житейского, нам уготованному. И это второе во мне "я" как бы выговорило мне, подсказало стихотворные строки поэта из старой школьной хрестоматии. И я их повторяю вслух, вроде бы как неосознанно.

В тени косматой ели

Над шумною рекой

Качает черт качели

Мохнатою рукой.

Качает и смеется:

Вперед-назад, вперед-назад.

Доска скрипит и гнется

Пока не перетрется

Натянутый канат.

Такой вот с мохнатыми ручищами смеющийся черт и приютился на нашем моховском Татаровом бугре. И раскачивает качели демиурынизма. Таких бугров на Святой великой Руси — тьма тьмущая. Они и наводят на олукавленный люд мирскую порчу — тьму-тьмущую. клятых мест стережется зверье, обходит их, не забегают туда и собаки. На нашем Татаровом бугре, на матерых соснах его гнездится черное воронье. Это ниспослание Неба, охрана люда от лютых и рушительных бед. Пытливый человек не оставляет в покое и такие темные места. Рушит угнездившееся на них сатанинское кубло. Дедушка Данило, следуя своей заветной звезде и пересиливал тьму, выгребал из Лягушечьего озерца под бугром плодородный ил, удобряя с верой в добро свою хлебную пашню, благословенно готовя ее для будущих Кориных, как это было заветано его дому. И так разгонял тьму, заволакивающую людское сознание, близя крах демиургынизма.

И вот Татарова бугра нет. Но чертовы качели все еще продолжают качаться со зловещим скрипом над головами завороженного люда. И черт, изгнанный из своего логова, усмехается, потешаясь качкой их. И жди, когда перетрется натянутый канат. Это может случиться нежданно. Свит-то он не из живых нетленных нитей, а как бы из ничего. И гадай, когда и кому придется лететь в пропасть. Не иначе как бездумно уверовавшим в демиургынизм… А с ними и нам сегодняшним. Кто-то подберется, возьмет да и созорничает, тяпнет топориком по канату, державшему качели мирские. И мы все безрассудно-весело полетим в поток шумной реки. Черт и сыщет для этого затылоглазника, охочего все рушить. Не сам же он сидит на качелях и не ему лететь в тар-тарары. Эти самые демиургыны изрядно ему уже поднадоели, игра с ними, похоже, и не услаждает уже его. Больно усердствуют в подражание ему, даже опережают. И он со своим сатанинским сарказмом вволю понаслаждается, глядя на барахтающихся в мутном и шумном потоке времени.

Мне, учительнице, вошедшей в дом вечных крестьян, где вторым жильцом поселилась праведность, и наречено приглядеться ко всему в нем, чтобы понять чем жил и во что верил его хозяин-дедушка Данило Игнатьевич Корин. Как в капле морской воды распознается все море, так и в жизни истых крестьян, провидится удел страждущего российского мужика-пахаря. Вся Русь по своей природе мужицкая, Святая по духу и по плоти греховная. В ней все у каждого свое и по-своему неизменно общинно-мирское. Но лукавому неймется вживить в ее плотское тело сатанинскую порчу. Ходит, меряет все своим правилом, что-то укоричавает, что-то растягивает, как при выковывании железной штуковины по придуманному образцу. И вот Божий мир Руси разнялся на демиургынов с затылоглазниками и простой оневоленный ими люд, зажатый в тиски на их наковальне.