Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма

Анне быков запрягал сам дедушка. В этом деле как бы Грише Буке помогал — конюху Константинычу. В первый день проводил ее до поля, положил на борону дерновину и велел ездить в два следа, второй след, чтобы насупротив первого. В погонщики встал сын доярки Веры Смирновой, Колька. Прибегал из школы старший брать его, Ленька и подменял Анну. Мальчишки самостоятельные. Вера жаловалась: сладу нет, хоть плачь. Дедушка их не ругал — "не воспитывал", относился, как ко взрослым, давал задания. Анна с сыновьями Веры выполняла по три нормы.

На третий день быки утомились. Постояли и легли. Сначала лег красный, за ним и пегий. Анна сбегала домой, покормила дочку. Быки лежали, жевали подложенное сено. На подхлестывание отмахивались хвостами. Колька принес от реки свежей травы поманить быков. Они тянулись мордой к траве, но не вставали.

Прибежал из школы Ленька.

— Не, тетя Аня, теперь не поднять их до ночи, — махнул рукой уверенно. — Если только пить захотят.

Походил вокруг и надумал: вот, если им в ухо "гукнуть"…

Анна заметила, как заискрились озорные Колькины глаза.

— Только разом надо тому и другому, чтоб вместе вскочили, — досказал Колька.

Анна посомневалась, но поверила. Попросила мальчишек, чтобы сами "гукнули". Ленька подошел к красному быку, Колька к пегому. Самой анне велели поотойти: коли быки взбрыкнутся, борона может подскочить. Ленька скомандовал и они с Колькой разом "гукнули" быкам в ухо. Быки разом вскочили, будто на них варом плеснули и пустились поперек поля к реке. Встали по брюхо в воде, борона повисла на ивняке. Мальчишки покатывались со смеху, развеселили и Анну.

За быками пошел дедушка. Вывел их из воды, снял с кустов борону. Быки охотно пошли домой.

Ленька с Колькой не показывались на глаза дедушке, спрятались в тополях за нагуменником. Но пуще всего боялись конюха Гриши Буки — Константиныча, разговора с ним. Сердит больно бывает из-за быков или лошадей, если из утомишь и недосмотришь. А тут такое дело — быки взбесились. Гриша Бука не поглядит, за такое дело хватил за ухо, и ухо в руке его останется, силища. Такие о нем разговоры ходили среди пацанья…

Дедушка оставил животин возле дома. Анна подбросила им сена. Сбежалась вся деревня поглядеть на взбесившихся быков.

— Позовите-ка, ребятки, ко мне Леонида Смирнова и Колю, — велел дедушка пацанам, все знающим.

Мальчишки бросились наперегонки. Что-то будет теперь Леньке и Кольке?..

Ленька с опаской подошел, встал поодаль. Дедушку ослушаться они не могли. Да и мать пожалели. Ее то и дело ругали за их проделки, а теперь еще пуще будут калить — не смотрит за ними. И как вот ей Грише Буке в глаза теперь глядеть, не даст лошади дров подвести или отавы для коровы.

Быки мирно стояли и жевали сено в тени под березами. И это Леньку и Кольку подуспокоило.

— Возьми-ка, Леонид, — сказал очень серьезно дедушка, — да и отведи быков к Константинычу. Они тебя слушаются.

Ленька потупился, переступил с ноги на ногу. И не глядя на дедушку процедил себе под нос.

— Гриша Бука чересседельником отходит…

Ребятишки захихикали загудели:

— Он ему ухо оторвет…

Мальчишки, оставшиеся без отцов, сами ездили в лес за дровами.

Шли к Грише Буке за лошадью, если что нужно было подвести. Он запрягал в телегу или сани и наказывал: "Смотри не доведи лошадку, береги, не хлещи!" И стращал: "А то самому ухо оторву".

Ленька с досады зыркнул на пацанье, те присмирели.

— Ничего, ничего, Леонид, — ободрил его дедушка? — Завтра воскќресение. И вспашешь с матерью свой овинник. А Константинычу обещай, что быков беречь будешь, накормишь… Да все хорошо в овинќнике-то сделай, чтобы зимой больше пирогов было. Приду поглядеть.

Гогот ребятни Леньку наконец разозлил. Дедушка пошел к калитке дома, Ленька вслед ему крикнул:

— Ну и вспашу, и сделаю, засею, знаю как. — Он принял слова дедушки за уловку. Все его, кому вздумается, учат, наставляют. Боќльше руганью.

Пацанье примолкло, а дедушка оглянулся, сказал:

— Ты, Леонид, не стесняйся. Если что, так приди и посоветуемся. А у Константиныча за быков прощения поспроси. Это не стыдно, проќщения просить если оплошал. Наоборот разумно. Смелый это может тоќлько без стеснения прощения просить, трусливому не решиться.

Дома дедушка говорил:

— Ведь у кого-то прознали, пострелята, про это "гуканье". Эвакуированные у них в доме жили с Украины, от них и прослышали.

Анну, огорченную, что день впустую пропал, ободрил:

— Не велика беда, скотине и надо дать было передышку. Мы не догадались, так быки сами себе ее устроили. Бык-то не скажет, что устал… И не усовестишь его, взял вот да и лег…

Бабушка Анисья не могла успокоится. Был случай на памяти, когда молодая лошадь, испугавшись чего-то, бросилась в сторону и покалеќчила ногу мужику бороной… И Веру Смирнову жалела: каково ей с двумя-то сорванцами без отца.

Дома на Кольку и Деньку накинулась было мать. Кольку стеганула отцовым ремнем, а Ленька не дался, руку перехватил: "Стыдно дратьќся", — сказал спокойно матери.

Вера на ферме жаловалась дояркам:

— Старшего уже и не тронь, чего доброго и сдачу даст.

— А ты и не ругай их, — сказала Анна, — и погорюй сами с ниќми, это лучше.

Еще год отмаялись, вели моховцы по осени счет послевоенного вреќмени, надеясь на облегчение жизни. Но она, жизнь-то, капризничала, дразнила нескладицей. Останавливалась и как бы топталась на месте, как норовистый конь, не больно хотевший повиноваться незадачливому седоку.

В одну из суббот, когда молотили рожь, появился в Мохове милициќонер со следователем. Машина остановилась возле конторы. В конторской избе помещалось три стола: самого председателя, дедушки, счетоќвода и общий свод бригадира-учетчика и кладовщицы, Агаши-Фронтовички. Дедушка мало бывал в конторе и стол его был всегда пустой. Слеќдователь и сел за него. Рядом с ним присел милиционер. Тут же появиќлся Саша Жохов. С ним Ленька и Колька Смирновы. Позвали понятых: Прасковью Кирилловну, старшую доярку и Мишу Качагарина. Все пошли к дому Васильевых, к одиноким сестрам — Матрене и Агафье глухой. Произвели в их доме обыск. В чулане нашли два узла ржи, по полпуда каждый в серых наволочках, вынесли найденное на улицу. Пока вели обыск в дом никого не пускали. Послали за дедушкой, разыскали его в поле.

Не успел он подойти к собравшимся на лужку у дома Васильевых, следователь тут же спросил, как бы обвиняя председателя:

— Вам известно, конечно, товарищ, Корин, что в колхозе, где вы преќдседателем, процветает хищение, растаскивают колхозный хлеб.

Дедушка, рассказывая об этом дома, сильно огорчался, что редко с ним бывало: в колхозе процветает хищение, воровство. Каково!.. Заќявлено с угрозой. И его самого подозревают. Бабушка Анисья ахает: что же будет-то?.. Если раньше Жоховы, случалось, и попадались на воровстве, грешили, то мужики, общество, сами разбирались. А тут милиция приехала.