Цеханович Геннадьевич - Умирать страшно лишь однажды

Генерал обиженно засопел: – Это я определяю, каким цветом, товарищ подполковник, вы круги будете рисовать. Инициативу в другом месте будете проявлять, а ваша задача в точности выполнить то, что требует начальник. Карту переделать и вечером её мне вновь представить.

Я сцепил зубы. Только бы не наговорить дерзостей начальнику, ведь впереди ещё предстоял тяжёлый разговор по поводу отмены завтрашнего выхода на полигон. Гвоздев в это время повернулся к начальнику артиллерии дивизии и сорвал на нём своё раздражение. Причём, сделал он это в оскорбительной и грубой форме. Мне стало очень неуютно и стыдно перед полковником Алабиным, так как я прекрасно понимал, что эти грубости должен был выслушивать я, а не он. Неуютно мне было и от того, что все эти оскорбительные слова, самым мягким из которых было слово – дурак, полковник Алабин выслушивал от Гвоздева в моём присутствии – своего подчинённого. Начальник артиллерии дивизии был человеком не глупым и порядочным, достаточно уверенно руководил артиллерией и пользовался уважением среди офицеров. И вот сейчас его унижали. Алабин пытался защищаться, но это ему плохо удавалось. Наконец он собрался с духом, встал из-за стола и прервал генерала.

– Товарищ генерал-майор, почему вы ругаете меня при подчинённом? Пусть он выйдет отсюда и мы разберёмся, что дальше делать.

Гвоздев раздражённо махнул рукой: – Сядьте, товарищ полковник, ваш подчинённый и так знает, что вы – дурак. – Алабин в возмущении всплеснул руками, опустился обратно за стол, молча и обиженно стал перебирать какие-то бумаги на столе.

Всё, больше я терпеть всё это не собирался. Решительно встал и начал складывать карту: – Товарищ генерал-майор, я больше к вам не хочу ходить: и на ваши совещания, и на занятия я больше не ходок. Даже если будете приказывать мне прийти – я не приду. – Гвоздев и Алабин в изумлении воззрились на меня, а я уже остановиться не мог, – мне надоело, на всех ваших совещаниях и занятиях слушать и видеть, как вы оскорбляете и унижаете офицеров, которых не только я уважаю, но и многие другие офицеры. Вы и сейчас, при мне ругаете моего начальника, к которому я тоже отношусь с большим личным уважением. Мне это надоело. Пусть это будет моим протестом, но я ухожу. И теперь я буду руководить артиллерией, а не вы. – Я собрал со стола документы, надел головной убор и несмотря на протесты и угрожающие крики Гвоздева вышел из кабинета. Сразу же отправился на командный пункт полка, где через десять минут должно начаться полковое совещание. Только я расположился на своём месте, как ко мне сразу же подошли командиры дивизионов и командир противотанковой батареи.

– Борис Геннадьевич, решили с генералом насчёт завтра: выезжаем или не выезжаем?

Я поёрзал на стуле: – У меня с Гвоздевым произошёл серьёзный конфликт, из-за этого я не смог решить этот вопрос. Но всё равно – завтра на полигон не выходим. Пока я начальник артиллерии – этой мой приказ. Если вас спросят, почему не вышли – ссылайтесь на мой приказ. Мне, как начальнику артиллерии полка, виднее, – я ткнул пальцем вверх, – чем им, там наверху, что для нас важнее. Завтра занимаемся подготовкой техники, дополучением боеприпасов и имущества. Вы меня поняли?

Семёнов задумчиво посмотрел на меня: – Гвоздев вам, Борис Геннадьевич, этого не простит.

– Ничего страшного, если что: примешь тогда у меня артиллерию и будешь танцевать под его дудку. Всё, вопрос закрыт.

Совещание шло уже тридцать минут, но я никак не мог сосредоточиться на нём. В голове крутилось около десятка вариантов последствий моего демарша и не выполнения приказа о выходе на занятия. Перед совещанием я по телефону связался с Чистяковым и послал его вместо себя на совещание к Гвоздеву. А несколько минут назад, Чистяков тихо зашёл на полковое совещание и пробрался ко мне. Шёпотом сообщил, что генерал выгнал его с совещания и требует, чтобы я лично прибыл к нему. Также шёпотом я ответил старпому, что к Гвоздеву больше не пойду, и что я отменил выход на полигон. Чистяков на несколько минут задумался, а потом горячо зашептал мне на ухо: – Товарищ подполковник, отмените свой приказ, иначе округ снимет вас с должности. Я тут немного пообщался с офицерами: нам лучше с вами в Чечню идти, чем под командой Семёнова.

– Алексей Юрьевич, я в таких принципиальных вопросах своих решений не меняю, – последние слова я, забывшись, произнёс громко, на всё совещание. Многие офицеры удивлённо вскинули головы и повернулись ко мне, а командир полка постучал карандашом по столу. – Товарищ подполковник, потом свои проблемы будете решать.

Я собрался с духом, сосредоточился на совещании и постепенно забыл о происшедшем. Прошла почти неделя, но так и не стало ясно, с какой целью мы выдвигаемся на Северный Кавказ. То ли санитарный кордон по границе будем ставить и душить их экономически, то ли ещё как-то по-другому. Но о входе в Чечню разговоров, даже на государственном уровне, не было. Была точно известно только дата погрузки – 19 сентября, и станция разгрузки – город Прохладный. А это Кабардино-Балкария, где до Чечни ещё нужно идти через Ингушетию. Вопросов было много и ответы мы сможем получить только в Прохладном. Андрей Аристов ходит радостный: у него в Прохладном родители живут. Вот, говорит, к родителям заеду, а то два года у них не был. Коньячка прохладненского попьём….

Командир полка на полуслове прервал постановку задачи на завтра и подал команду: – Товарищ офицеры! – Все вскочили с мест и приняли строевую стойку, увидев входящего в помещение генерала Гвоздева. Он прошёл к столу и пожал руку полковнику Сергееву. Командир полка вновь подал команду: – Товарищи офицеры! – Все сели. Генерал нашёл меня глазами и кажется был удовлетворён тем, что я нахожусь на полковом совещании, а не плюнул на всё и не ушёл совсем. Начальник ракетных войск начал о чём-то говорить, но его слова отскакивали от моего сознания. Назвал меня по имени и отчеству, правда, перепутал его. Поставил какую-то задачу, но я даже не запомнил её. Закончил своё выступление он обращением ко мне: – Борис Григорьевич, после совещания зайдите ко мне.

Я встал и ответил: – Есть.

Через пять минут, после ухода Гвоздева, совещание закончилось и я направился к себе в кабинет, а не к Сергею Львовичу.

– Борис Геннадьевич, идите к Гвоздеву, – всю дорогу до штаба уговаривал меня Чистяков, – ведь, то что он пришёл на совещание и не "вздёрнул" вас, говорит о том, что он согласен на примирение. Идите, а то ведь вам хуже будет, а потом нам.

Но я про себя уже всё решил. В кабинете я сел за стол и стал наблюдать, как офицеры моего штаба укладывают литературу и документы необходимые для работы в поле, попутно ожидая телефонного звонка. Он раздался через двадцать минут, Алексей Юрьевич поднял трубку.