Фарли Моуэт - Уводящий по Снегу

Я поднял винтовку непослушными руками, которые, казалось, уже были бессильны удержать ее. Мушка качалась, и олень словно ускользал от ствола то вверх, то вниз. Крепко обхватив ружье, я прицелился и выстрелил. Олень вскинул в воздух передние ноги и бросился бежать под укрытие деревьев. Я стрелял снова и снова, пока не кончились патроны, но все пули шли мимо цели. Я видел, как они взбивали легкие струйки снега, но не слышал того тупого звука, по которому охотник узнает, что попал.

Олень убегал прочь… но уже перед тем, как скрыться за деревьями, он споткнулся и упал. Я напряг все свои силы, чтобы не дать ему подняться. Дух оленя боролся с моим до тех пор пока наконец олень медленно не завалился набок.

Кое-кто из людей выбрался на дневной свет, они спрашивали друг друга слабыми голосами, кто это стрелял.

— Доставайте свои ножи! — закричал я как только мог громко. — Убит жирный олень!

При моих словах даже у тех, кто уже не мог ходить, пробудились силы. Люди плакали, когда, спотыкаясь и пошатываясь брели к туше оленя. Те, кто добрался первыми, облепили ее как, мухи, прильнув губами к еще вытекающей из ран крови. Скоро они отошли, чтобы уступить место другим, плача от боли и держась за животы.

Женщины вспороли тушу своими ножами с полукруглым лезвиями и вынимали внутренности, наспех проглатывая небольшие кусочки белого нутряного сала. Мужчины отрезали голяшки и расщепляли кости, чтобы добраться до костного мозга Очень быстро олень превратился в груду костей и струящегося паром мяса.

На солнце стало жарко, и некоторые начали возвращаться назад к жилищам с мясом для тех, кто слишком ослаб, чтобы двигаться. Тут я вспомнил, что никого не видел из палатки моего отца, поэтому направился туда, прихватив переднюю ногу оленя с грудинкой. Полог над входом был опущен, но я откинул его и вполз внутрь. Моя мачеха лежала под куском старой вылезшей шкуры и прижимала ребенка к своей иссохшей груди. Хотя они едва дышали, жизнь еще теплилась в них. Отца нигде не было видно.

Я отрезал кусок мяса, разжевал его до мягкости, затем втолкнул его в рот мачехи и растирал ей горло, пока она не стала глотать. Потом я отнес своего сводного брата в жилище Охото, расположенное по соседству, и его жена, приготовив из оленьей крови суп, накормила им ребенка, а я вернулся в отцовскую палатку, чтобы разжевать мачехе побольше мяса. Когда я уходил, она уже ела сама, но говорить еще не могла, и я так и не узнал, куда ушел отец.

Когда я возвратился к себе, жена обжаривала на огне ребра и варила олений язык. Илюпэли лежала завернутая в свежий кусок оленьей шкуры, и как хорошо было слышать ее повизгивание от боли в сытом животе. Всю ту ночь мы провели за едой, и к следующему утру от быка не осталось ничего даже для воронов и лисиц. Кости искрошили и выварили из них костный жир, череп раскрыли и дочиста выскребли, и даже копыта пошли на похлебку. Сила оленя передалась людям, и они были готовы вернуться в свои родные места.

Когда на следующий день я пришел в отцовскую палатку, моя мачеха уже могла вставать. Я велел ей вместе с ребенком перейти жить в мою палатку, а потом сказал:

— Сын повсюду ходит, но нигде не видит своего отца.

— И-и-и, — ответила она, — он не стал есть муку, которую ты принес. Он отдал ее мне и ребенку. А потом ушел навстречу Уводящему по Снегу.

Немного времени спустя я рассказал Охото о голосе, который слышал. Никто, кроме меня, его не слышал, и ни один человек в стойбище не знал, что олень был поблизости. Вместе с Охото мы пошли по следу, который оставил отец, когда он, спотыкаясь, шел к реке, а затем полз по льду на север. След его исчез в излучине, где течение сделало промоину, и рядом мы нашли следы оленя. Мы шли по этим следам, пока они не повернули назад к стоянке и не подвели наконец к месту, где я убил большого оленя. Мы ничего не сказали друг другу, но оба теперь знали, чей голос я слышал.

Осенью моя жена родит еще одного ребенка, и тогда имя того, кто вышел навстречу Уводящему по Снегу ради продолжения жизни, наверняка снова будет звучать у реки Людей.

Так эскимосы называют полосу лесотундры, окаймляющую зону лесов (прим. перев.).