Инго Шульце - Simple Storys

Фадила поставила правую ногу, слегка согнув ее в колене, на подъем левой.

– Малюсенькие туфельки, как у Жюльет Бинош.

– А у той правда маленькие туфли?

– Не знаю. – Тахир смеется.

– Если я правильно помню, Фадила живет в Берлине?

Тахир смотрит на фото.

– Мы живем на Лейпцигер штрассе. Моя мать – та в Берлине.

– В последний раз, вроде, все было наоборот… – Мартин открывает дверцу буфета. – А твой отец где?

Тахир смеется.

– Он тоже здесь?

– Убит.

– Твой отец? Как?

Тахир смеется, подносит кулак к своему пупку, потом тянет вверх до подбородка и говорит:

– Зарэзан.

– Я думал… Я не хотел… Прости. – Мартин сдвигает в сторону упаковку хрустящих хлебцев, лапшу «Три колокольчика», ягодные мюсли. – И где это случилось?

– В госпитале, в Брчко. [40]

– Мы с тобой чуть позже пойдем в кафе, да, Тахир? Или ты хочешь перекусить что-нибудь прямо сейчас? – Мартин показывает ему пакетик, на котором изображен шоколадный пудинг, политый желтым соусом. – Быстрого приготовления!

Тахир трясет головой.

– Я тебя угощаю. Ты мой первый гость. Так сходим в кафе, да?

– Да, – говорит Тахир.

– Ты голоден?

– Да.

– Когда все здесь будет готово, устроим новоселье. Тогда ты приведешь с собой Фадилу, да? Вот это подойдет – базилик? – Мартин тянется за пакетиком.

Тахир вдруг ударяет кулаком по ножке стола, так что вода в салатнице доплескивает до самого бортика.

– Почему ты не жениться на Фадила – почему нет? – спрашивает он. Обе оранжевые рыбки тычутся ротиками в дно. Голубая медленно плывет по кругу. Мартин высыпает базилик на тарелку.

– Так ты больше не любишь Фадилу? – спрашивает он и смотрит на Тахира.

– Я люблю Фадилу. Фадила… – Тахир щелчком убивает комара. И медленно обтирает пальцы о свою ладонь.

– Куда же он… – недоумевает Мартин.

Тахир молча раздвигает средний и безымянный пальцы и показывает на темное пятнышко между ними. Он стряхивает комара в салатницу.

– Я полагал, вы обручены? Ты говорил, что вы жених и невеста, а теперь спрашиваешь меня, не хочу ли я на ней жениться! – Мартин убирает пакетик с базиликом в буфет. – Ты правда думаешь, что она сегодня придет, что Фадила придет сюда?

– Думаю, – говорит Тахир.

– Где ты вообще их взял, этих рыбок?

Тахир прячет фото в нагрудный карман.

– Кто-то разбил аквариум, большая драка между всеми. Каждый взял, эти еще… – Он шевелит пальцем.

– … Эти еще жили, еще трепыхались?

– Да, трепыхались.

– А аквариум разбился вдребезги?

– Да. – Тахир сует свой бумажник в карман пиджака. Пара крошек базилика прилипла к ободку салатницы.

– Меня сводит с ума это тиканье, этот тикающий автомат. Или это мои фантазии, Тахир? Сколько сейчас времени? – Мартин показывает на свое запястье.

Тахир хватает себя за левую руку и поворачивает браслетку часов, чтобы Мартин мог разглядеть циферблат. Секундная стрелка подергивается туда-сюда.

– Тебе нужно сменить батарейку, – говорит Мартин. – Нужна новая батарейка. Ты мне поможешь на балконе? Одному, пожалуй, делать это опасно. Я должен почистить навес.

– Это ты? – Тахир берет в руки фотокарточку, стоявшую на хлебнице.

– Узнаешь, где я? Крайний справа, на корточках, – мне тогда было двадцать. – Мартин обходит вокруг стола. – Вот он я! Нашел, когда переезжал. А этот… – он постукивает пальцем по изображению, – он как раз и забыл эту фотку у меня – это Деметриос, грек. – Мартин достает из холодильника две бутылки «Клаусталера». – Нас всех скопом можно спокойно забыть – всех, кто здесь сфотографирован. Ни из кого ничего путного не вышло.

– Чего не вышло?

– Искусствоведов, историков искусства. Ты пьешь «Клаусталер»? Три или четыре года назад он вдруг свалился мне как снег на голову – Димитриос. Не сообщил заранее о своем приезде, не позвонил… Просто звонок в дверь, я открываю, и он стоит на пороге, втянув голову в плечи. Он всегда втягивает голову, когда улыбается. – Мартин воспроизвел эту позу. – У него при себе был гигантский чемодан, а на лестничной площадке, чуть подальше, стояли еще две сумки, какие носят через плечо, две такие раздутые штуковины. – Зажав в каждой руке по «Клаусталеру», Мартин размахивает ими перед глазами Тахира, описывая большие круги, и потом протягивает одну бутылку ему. – Это наша семинарская группа на сборе яблок. У Димитриоса подушечки пальцев были как у гитариста или скрипача, совсем огрубевшие. Потому что он грызет ногти. – Мартин прикусывает собственный ноготь. – Грызет ногти, понимаешь? Он свободно говорил на английском, испанском, французском, итальянском, а после года учебы в Гердеровском институте, в Лейпциге, – еще и на немецком. На греческом – это уж само собой. А поскольку он причислял себя к коммунистам – его отец когда-то сидел в КЦ на острове Макронисос, [41]– то еще и на русском. В 88-м году, на защите дипломов, мы с ним виделись в последний раз. Тогда он собирался жениться, на одной датчанке, и вместе с ней вернуться к себе домой, в Афины. А в тот последний раз он хотел посмотреть в нашем музее ранних итальянцев – Гвидо Сиенского, Ботичелли, ну и так далее. И он тогда попросил у меня на дорогу стакан воды. А еще раньше – полстакана. Ну, будем, Тахир!

– Почему?

– Будем! Потому что он хотел пострадать: за коммунизм, за науку, за… – Мартин пьет. – За все, короче говоря. Его чемодан и сумка были под завязку набиты «материалами», как он выражался. Он сказал, что инструктирует революционных товарищей повсюду, где таковые имеются. Здесь он не знал никого, кроме меня. Я сказал ему, что не считаю революцию в Германии ни вероятной, ни даже желательной. Он тогда заметно расстроился и сказал: «Слишком многие так думают, но они не правы». На следующий день мы с ним сходили в музей, потом я проводил его на вокзал. Чемодан мы тащили по очереди. В нем вполне могла быть и бомба. С тех пор я о Деметриосе ничего не слышал. Тебе не нравится пиво?

– А это кто?

– Это наш университетский стукач. Он объявился здесь через две недели после похорон Андреа, моей жены, чтобы разнюхать, как у меня обстоят дела. В Лейпциге мы с ним не разговаривали. Я до сих пор не понимаю, почему тогда разрешил ему здесь переночевать. Не здесь, конечно, а в моей старой квартире, на Жаворонковой горе. Я тогда психанул, потому что он даже не расстелил постель. И не помылся. Злился я, собственно, на самого себя – за то, что согласился обслужить его. Я просто не сообразил вовремя, как ему отказать. Я не хотел больше его видеть, никогда. А если все-таки увижу, хотел встать перед ним и бросить ему в лицо: «Здесь есть место только для одного из нас!» Я даже тренировался, чтоб заранее быть готовым. – Мартин пьет из бутылки.

– Ну и как, сказал?