Инго Шульце - Simple Storys

Я все еще обвожу змееобразными линиями имя «Бертрам». Он молчит. Я пробую ватрушку и кладу ее обратно на тарелку. Бертрам смотрит на меня. «Эта капелька могла бы спасти ваш аквариум», – выхватывают мои глаза строчку из объявления в лежащей на самом верху газете, и я автоматически подсчитываю стоимость рекламы: две колонки, высота шестьдесят миллиметров плюс пятидесятипроцентная надбавка за размещение на последней странице.

– Раздается короткий звонок в дверь, – возобновляет он свой рассказ и откашливается. – В этом отчаянном положении я кричу, кричу как сумасшедший, взывая о помощи, пока один из них не зажимает мне своей влажной гадкой лапищей рот. Входят еще два подростка и, видимо, не умея придумать себе иного развлечения, плюют мне в лицо. Плюют все пятеро, каждый – по крайней мере трижды. Потом они затыкают мне рот кляпом из кухонных тряпок и полотенца. Слава богу, насморками я почти не болею. Им ведь было до лампочки, задохнусь я или нет. Тут я услышал, как поворачивается ключ в замке. Они мгновенно утихомирились и притаились как мыши. Один из них крикнул в коридор: «Добрый вечер, фрау Бертрам, вашему Эрику плохо, идите сюда скорее, да идите же!» Я чуть не обезумел при мысли, каким шоком это будет для Даниэлы, как она потом всю жизнь не сможет от него оправиться. Но я был связан и не мог ей помочь. Я ничего не мог сделать. Они сразу прикрывают за Даниэлой дверь, и тот тип, что сидит на Эриковой кровати, говорит: «Вы бы разделись, фрау Бертрам, здесь жарко», – и все пятеро гогочут.

Голос Бертрама делается более монотонным. Он торопится, будто у него истекает время. Парни расстегивают ширинки, и происходит то, чего можно было ожидать. Бертрам не пропускает подробностей, про кляп во рту он давно забыл.

– Это противоречит логике, – говорю я, выключая магнитофон. И добавляю, что охотно потрачу последние пять минут на то, чтобы рассказать историю, которую я сама пережила и которая, в отличие от его басни, правдива вплоть до мельчайших деталей.

– Еще месяц назад я была такой дурочкой, – говорю я, – что рискнула одна пойти в квартиру того сумасшедшего старика, что живет над нашей редакцией. И когда я наведалась в его холодное жилище, думая, что сумею уговорить его больше не дебоширить, он повел меня в спальню и стал орать, что я – отъявленная воровка, для которой даже западный замок, новый замок западного образца, не составляет никакого препятствия. Я, мол, украла у него две месячные пенсии, не говоря уже о новых брюках и его коричневых сандалетах. Более того, я бросила в его стаканчик для бритья огарок свечи и спрятала за шкафом топор. И в подтверждение своих слов он действительно достает из-за шкафа топор, а потом требует, чтобы я последовала за ним, так как это еще далеко не все. Он, шаркая, проскальзывает мимо меня, выключает свет – и я оказываюсь в абсолютной темноте. Нигде в квартире свет не горит, даже в прихожей. Мои ноги словно приросли к полу, я прислушиваюсь к его шагам. Достаточно одного удара, и… Тут лампа зажигается. Я наконец осознаю, что нахожусь в спальне у свихнувшегося старика. Повернувшись ко мне спиной, зажав топор между колен, он открывает дверь, бурчит что-то о воровстве. Благодарение богу, в замочной скважине торчит ключ. Я поворачиваю его, засов не поддается… Я распахиваю дверь, старик хватает меня за руку, кричит, топор падает на землю, но дверь открыта, и на пороге стоит толстуха Шольц, наша секретарша, она отталкивает его, отталкивает обеими руками…

– Вот это и вправду хорошая история, – говорю я, застегивая свою сумку. – Если сравнить с вашей, так просто блестящая!

Бертрам со скучающим видом смотрит в пустое пространство. Я говорю, что по горло сыта таким дерьмом, каким он меня только что пичкал, и притворяюсь, будто перепиливаю себе шею.

– По горло и выше! – кричу я и добавляю, что вообще не могу понять, зачем каждый день выслушиваю бредни совершенно чужих мне людей. Это признание ошеломляет меня саму, и я не могу сдержать смеха.

– С такими завихрениями в голове вы вряд ли многого добьетесь, – говорит Бертрам и, не вставая с места, начинает собирать посуду. Он берет мою тарелку с нетронутым куском пирога и надкусанной ватрушкой, мою полупустую чашку, помещает все это на свою тарелку и задувает свечу.

Я говорю, что, возможно, он прав, и смотрю на узор древесной пленки, которую теперь вижу перед собой на месте убранных им тарелки и блюдечка. И надо же, он опять здесь – тот самый крокодилий глаз, что вечно таращится на меня из-под своего тяжелого века со столешниц, ковров, шкафов, половиц, отовсюду, – наш мир изобилует крокодильими глазами.

Я советую Бертраму, раз уж ему лезут в голову такие истории, купить себе газовый пистолет или газовый баллончик, который поместится в любой карман, или разориться на проститутку, или напечатать объявление в разделе «Знакомства». Излагая все это, я смотрю на складку между его бровями, которую поначалу приняла за шрам. Я раздаю советы, но сама думаю о том, как много вокруг «глазков», амеб и крокодилов, и подозреваю, что это только начало, что не одно, так другое будет неотступно преследовать меня, что вскоре у меня не останется ни единой мысли, которая не была бы отравлена, не напоминала бы о человеческой низости, от которой бы меня не тошнило.

Бертрам закрывает за мной дверь. Я нащупываю кнопку, чтобы включить свет, и вдруг слышу щелчок реле – это Бертрам у себя в квартире отключил освещение лестничной площадки.

Шины «рено» в порядке. Но кто-то поставил свой «опель» вплотную к нему, и я вынуждена влезать в кабину через правую дверцу.

До семи еще много времени. Магазины закрылись. Я не знаю, где буду валандаться так долго. Я решилась – сперва даю задний ход, потом поворачиваю и благополучно выбираюсь по узкому проходу между двумя рядами неудачно припаркованных автомобилей и мусорных контейнеров. При этом я думаю, сколько радости вызовет на работе мое исчезновение – теперь бы еще найти место для автомобиля, и желательно – перед собственным подъездом! В зеркальце заднего вида я вижу свое смеющееся лицо. Нехорошо, думаю я, когда человек живет совсем один. Дело не только в том, что одному жить труднее, просто это неестественно. Тем не менее я не собираюсь гулять с Бейером и даже пить с ним пиво. Я ему так прямо и скажу. Мне всегда, когда припрет к стенке, приходит в голову какая-нибудь удачная мысль.

К тому времени как я потерял место ассистента в Лейпцигском университете и лишился каких бы то ни было заработков, Андреа уже закончила курсы переквалификации на бухгалтера и начала посещать в первой половине дня, когда Тино был в детском саду, занятия по французскому и машинописи. Мы подали ходатайство о выплате нам государственного пособия, решили меньше курить и забрали назад заявление Андреа с просьбой принять ее в автошколу. Я отказался от своей комнаты в Лейпциге, безрезультатно пытался получить какой-нибудь грант, или место экскурсовода, или работу в проектной организации, или работу, связанную с приемом объявлений, и в конце концов узнал о вакансии на внештатное место с гарантированной зарплатой тысяча восемьсот марок чистыми в потребительской кооперации «VTLT Консервация природных камней GmbH amp; С°».